Позже вечером, незадолго до того, как отключают свет в квартале клонов, в мою спальню проскальзывает Ксанта.
— Где мама? — спрашивает она.
— Все еще с Губернатором в «Гавани», — отвечаю я.
— Отлично, — говорит Ксанта и закрывает за собой дверь. — Слышала?
— Слышала. Бекки выведут из строя?
— Да. Но не сразу, из-за Аквине. Его доклад явно не понравится Комиссии по правам репликантов, если Дефектную просто поставят перед расстрельной командой. Его мнимая защита ее «прав» обрекает ее на иную судьбу. Она умрет медленно и мучительно.
— В лазарете?
— Возможно.
— Откуда ты получаешь информацию, Ксанта? Это какая-то модификация базы данных, которую и мне можно поставить?
— Едва ли. У людей есть реле. У нас… свои сети.
— У «нас»?
— Тебе пока лучше не знать.
Но мне очень нужно узнать кое-что другое.
— Ты пробовала рахию? Поэтому у тебя есть чувства?
— Мы с Мигелем пробовали, — признается она. — У некоторых клонов в «Гавани» есть рахиа, и они ею делятся. Она, похоже, что-то разблокировала в мозгу и пробудила нас.
— Но на меня она не подействовала.
— А ты пробовала?
— Да. Никакого эффекта.
Ксанта хмурит брови.
— Тогда не знаю. Все клоны, которые ее принимали, даже небольшую дозу, пробуждались. Может, дело в том, что ты Бета? У подростков ведь другие гормоны? — По выражению ее лица видно, что она вся в раздумьях. — Что, естественно, делает недействительным все обвинение. Если рахиа на тебя не действует, тогда не должна была подействовать и на нее. Либо она ее никогда не принимала и не от этого стала Дефектной, либо…
— Либо Бекки не устанавливала бомбу, и люди врут, — заключила я.
— Я виню Аквине. По правде говоря, я его ненавижу.
— Ненавидишь?
Ксанта в ярости. Теперь никаких сомнений: она Дефектная. Но меня это не пугает.
— Ненавижу, — подтверждает Ксанта. — Он конченый лицемер из-за того, на что обрек ту Бету. А ведь Аквине должны быть духовными людьми, которые поддерживают этические отношения с природой. Аквине не положено быть военными пешками. Возложить всю вину на Бекки против самой природы Аквине.
— Может, именно поэтому Аквине и сдал Бекки. Аквине не верят, что клоны «естественны».
Ксанта хватает себя за запястье и проводит острыми ногтями по коже. Выступает кровь, и мое сердце переполняется болью.
— Я настоящая! — кричит она. — И ты тоже!
В пылу беседы мы не замечаем, как в спальню кто-то входит. Лизель стоит в дверном проеме, сжимая плюшевого медведя и посасывая большой палец.
— Лизель! — кричу я. — Мама же говорила, что пальцы сосут только младенцы, но не большие девочки. Что ты здесь делаешь, милая?
— Мне страшно. — Она смотрит на окровавленную руку Ксанты и всхлипывает.
Я подхожу к ней и беру на руки. Она опускает голову мне на плечо.
— Ты Дефектная, Ксанта? — спрашивает Лизель.
— Разумеется, нет. — Но голос у нее не в режиме успокаивающего. – Хочешь, я подогрею тебе молока, чтобы ты заснула?
Лизель качает головой.
— Нет! Уходи. Ты меня пугаешь.
Ксанта смотрит на меня, и я киваю ей в молчаливом признании. Ситуация под контролем. Как только Ксанта покидает спальню, Лизель спрашивает:
— Ты же хорошая Бета в отличие от той, что взорвала бомбу, Элисия?
Я глажу ее по голове.
— Конечно, Лизель. Я хорошая Бета. Хорошая, как и Ксанта. Я буду любить тебя и заботиться, как положено сестре.
На мое плечо падают слезы.
— Я скучаю по Астрид. Но по тебе буду скучать больше, если ты исчезнешь. Пожалуйста, не бросай меня, Элисия.
— Я ни за что тебя не оставлю, — обещаю я.
Но больше нет необходимости пытаться успокоить кошмары Лизель. Как только мама возвращается домой и видит, что Лизель беспокоится из-за бомбы, она дает ей небольшую дозу успокоительного. Мне не нужно успокаивать Лизель, чтобы помочь ей уснуть, поскольку ее вырубает, а жалко, поскольку я была бы совсем не против, если бы она пролежала рядом со мной, свернувшись калачиком, этой ночью. Но мне остаются в компаньоны лишь тьма и пустота.
И вдруг в комнату без стука входит Губернатор и включает свет.
Мы никогда раньше не оставались наедине. Без обычного окружения рабочих и членов семьи он кажется внушительнее чем обычно. Он закрывает за собой дверь.
— Мне нужно задать вопросы об инциденте.
— Да, Губернатор.
Губернатор подходит к постели. Он не улыбается добродушно, как мама. Он весь в деле.
— Ты знаешь другую Бету, Бекки?
— Да. Я была с ней в бутике, прежде чем меня купила мама.
— Она вела себя странно?
— Что значит «странно»?
— Продавщица в бутике сказала, что Бекки часто вела себя по-другому. Дико и дерзко, как человек-подросток ее возраста. Не уважала авторитеты, игнорировала правила.
— Она показалась мне ничем не примечательной. Она ведь появилась совсем недавно, как и я.
— Клоны-подростки сейчас на стадии Беты, потому что подростковые гормоны так непредсказуемы. Самые передовые ученые еще не до конца разобрались, как трансформировать клона от подростка до взрослого. Этот неприятный инцидент сделал это очевидным, так что мы должны понять, какие именно капризные гормоны Беты сделали ее неконтролируемой.
Он садится на кровать. Почему Губернатор не признает, что это рахиа заставила Бекки стать Дефектной, как он сказал жителям острова, а не подростковые гормоны, как он, похоже, пытается объяснить это мне?
— Мы же не хотим, чтобы это повторилось с тобой, так?
— Так, Губернатор.
— Само собой, той Бете придется пройти через обширные химические испытания. Возможно, ты тоже пройдешь несколько тестов.
Я цепенею. Страх. Настоящий.
Губернатор касается указательным пальцем моего колена там, где заканчивается край ночнушки.
— Я же не могу иметь Дефектную в собственном доме?
— Нет, сэр.
Его рука поднимается до моего бедра.
— Но мы должны в этом убедиться, — говорит Губернатор. — Хочешь, чтобы я провел тест лично?
Я знаю, что мне угрожают. Я моложе и красивее Тауни из-за своего невинного облика, от которого, по словам Деменции, «даже мурашки по коже». Но я служу семье Губернатора как дочь.
— Я не хочу, Губернатор, — заявляю я.
— Хорошая девочка. — Его ладонь поднимается выше, почти касаясь меня в одном месте. — Тауни рассказала мне, что ты и Ксанта вместе ленились. Клонам недопустимо лениться, ты же знаешь. Если только лень не во благо человека.
Его дыхание становится тяжелее, а на бровях выступают капельки пота.
— Такая красивая, — бормочет он, давя рукой мне между ног. — Такая чистая.
Скрип открываемой двери застает нас врасплох, и мы смотрим на дверной проем, где стоит Иван. Он входит комнату с окликом:
— Пап?!
Тон указывает, что он ищет своего отца, но лицо выражает волнение, словно он беспокоился за меня.
«Гуляющая» рука Губернатора мгновенно возвращается на место. Он резко встает.
— Я допрашивал Элисию по поводу второй Беты, — оправдывается Губернатор.
Иван смотрит на отца.
— Тебя мама ищет, — говорит Иван, выражая взглядом одно: «Вот только попробуй сказать, что я вру. Вот только попробуй».
— Ясно. Пойду к ней.
Он выходит из комнаты.
Иван подходит к кровати и набрасывает на меня одеяло. Он наклоняется и шепчет мне на ухо:
— Может, тебе стоит с этой ночи спать в комнате Лизель. Иначе оставляй дверь всегда открытой. Хорошо?
Я киваю.
— Хорошо.
Он выходит из комнаты, оставляя дверь частично приоткрытой.
— Спасибо, брат, — шепчу я в пустоту.
Тревога безнадежно засела в моей голове, и не потому что туда ее внесла база данных.

Ксанта все объяснит.
На рассвете следующего дня я отправляюсь на поиски Ксанты. Мне нужно спросить ее, что делать, если Губернатор вновь нанесет неожиданный визит в мою спальню. Мне нужно узнать, могут ли меня и вправду забрать на тестирование из-за поломки Бекки.
Я сбегаю в квартал клонов до того, как проснутся люди. Через оконный проем в хижине на дальнем конце ряда, я вижу, как одевается Ксанта.
Я подхожу к окну и тихо зову ее:
— Ксанта?
Она подходит к окну и видит меня.
— Что ты здесь делаешь? Тебя не положено…
— Я знаю. Пожалуйста. Мне нужна твоя помощь.
— Подожди, мне надо собраться. Я сейчас.
Пока она надевает рабочую униформу, я осматриваю ее хибару. Другим словом ее жилище и не назовешь: из мебели всего две односпальные кровати и скромненький комод. Никаких картин на стенах или украшений, выделяющих населяющих ее обитателей. Полом служат простые бамбуковые коврики на зеленой траве. Но на этот раз на кровати Ксанты не лежит обнаженный любовник. Вместо этого рядом спит Тауни. Она устроилась на спине, и ее светло-голубые волосы практически прикрыли ее зад. Тауни ворочается, пока Ксанта переодевается, но не просыпается.
Ксанта выходит на улицу.
— Я и не знала, что Тауни твоя соседка, — шепчу я.
Она легонько подталкивает меня к большому дереву, где мы можем спокойно говорить, частично скрывшись за листьями и ветвями.
— А это имеет какое-то значение?
— А разве она не мешает твоим свиданиям с Мигелем?
— Само собой, мешает. К счастью, Губернатор все время дает ей поручения. Что случилось?
— Прошлой ночью Губернатор приходил в мою комнату.
С лица Ксанты исчезает намек на улыбку. Она кивает.
— Ты в порядке?
— Он сказал, что меня могут отправить на тесты Дефектных, как и другую Бету. Он сказал, что может сделать так, чтобы этого не произошло.
Ее лицо краснеет.
— И он… это?
— Ничего не было. Вошел Иван и сказал, что Губернатора ищет мать. Но как думаешь, что мне делать, если Губернатор снова ко мне придет, а Ивана не окажется рядом?
Странно, но Ксанта хватает меня в охапку. Меня никогда никто не обнимал кроме матери. Объятие напоминает мне о новом слове, которое я недавно выучила: меланхолия.
— Ты ничего не можешь сделать, — шепчет она мне на ухо. — Ты их собственность.
Она отстраняется и очень тихо добавляет:
— Возможно, Губернатор перестанет быть для тебя проблемой. Для всех из нас.
— Что это значит?
Издалека доносится крик Ивана. Он готов начать нашу утреннюю тренировку.
— Иди, — говорит Ксанта.
Мне все равно. Я наклоняюсь за объятием и крепко ее сжимаю.
— Спасибо, Ксанта.
Мне не стало лучше, но я хотя бы нашла утешение.

Мы с Иваном заканчиваем утреннюю пробежку у подножья лестницы в склоне, на котором стоит дом Губернатора.
Иван в отличной форме. До его отъезда на Базу осталось всего несколько недель. Он должен с легкостью справиться, если не превзойти своих товарищей-новобранцев, когда дело дойдет до физической силы и выносливости. Вместо грузного борца передо мной теперь стройный и подвижный юноша.
Он приступает к нашему ритуалу, прежде чем мы пробежимся по лестнице, — постановочному боксерскому матчу, которым заканчиваются наши тренировки.
— Угадай, что? — спрашивает он.
Я не понимаю эту человеческую игру. Почему нельзя сказать напрямик?
— А вот что, — отвечаю я, повторяя любимый ответ Лизель.
Между ударами Иван делится интересными новостями.
— Плохие новости, чемпионка. Мать рассказала матери Тахира о тебе, и теперь она хочет опробовать Бету. Фортескью просят тебя взаймы на неделю, чтобы посмотреть, как ты функционируешь, на случай, если они захотят купить себе Бету. Мама согласилась, потому что она решила из-за взрыва показать всему острову, насколько ты на самом деле здоровская. Одна Дефектная не должна уничтожить всех.
— Тогда почему эти новости плохие? — спрашиваю я.
Почему мое сердце словно поет: «Аллилуйя! Целая неделя с Тахиром! Целая неделя без Губернатора»?
Лицо Ивана неожиданно мрачнеет, как иногда бывает, когда он принимает свою рахию с добавлением тестостерона. Он шипит:
— Ты моя Бета, и мне не нравится, что Фортескью возомнили себе, что могут забрать тебя просто потому, что они такие могущественные и влиятельные.
— Все нормально, — пытаюсь я его успокоить.
— Все ненормально. Но я ничего не могу сделать. Будь осторожна, чемпионка, — предупреждает он, и я убираю руку как раз вовремя, и Иван ударяет воздух, а не меня. Он бьет так сильно, что, кажется, мог сломать мне руку.
Мы с Иваном стукаемся кулаками. Игра окончена. Время обеда и отдыха. Я в замешательстве, отчего Иван не хочет, чтобы его Бета показалась в лучшем доме на Демесне? Если неделя у Фортескью пройдет хорошо, то это лишь повысит престиж Браттонов: ведь оказались достаточно прозорливы, что совершили настолько выгодную покупку.
Как только мы начинаем подъем, я замечаю, что из трещины исчезли стероиды и баночка с семенами кюве.
— Где твой химический набор? — спрашиваю я.
— Я перенес материалы в тайник, который выдолбил за стеной спальни.
— Беспокоишься, что Губернатор его обнаружит?
— Естественно, беспокоюсь. Но он не знает, что я изготавливаю рахию, так что вряд ли будет что-то искать. Он слишком переживает, чтобы я был в великолепной форме для Базы; его больше волнует, сколько углеводов я потребляю и сколько тренируюсь каждый день. Ему даже в дурном сне не предвидится, что я изготавливаю рахию. Ха-ха, мне-то лучше! И мне нравится, что сейчас у меня более легкий доступ к заначке. Становилось рискованно оставлять материалы на открытом месте.
— Почему?
— Слишком много ищеек бродит по острову, выискивая рахию. Но они никогда не будут искать в доме Губернатора.
У каждого на этом острове есть что скрывать.
Хочется кричать.
Мы с Иваном заканчиваем подъем по лестнице и направляемся обратно к дому, как со стороны главного поместья раздается шум. Пронзительный женский крик и звуки, похожие на выстрелы, а затем погоня. И движутся в нашу сторону.
Это Ксанта. Ее преследует охрана Губернатора.
— Дефектная! — кричит Губернатор. — Да как ты посмела выйти из себя на глазах моей маленькой девочки?!
Нет! Должно быть Лизель рассказала отцу, что Ксантия резала себе руку.
Ксанте проносится мимо нас, остановившись на краю скалы. Кажется, она сейчас прыгнет. Но…
— Не смотри, — говорит Иван. Он обнимает меня за талию и прислоняет голову к своему плечу.
Но я все равно смотрю.
Телохранители окружают Ксанту. Ей некуда бежать.
— Мя-теж! — раздается ее крик, точно героический воинственный клич.
Губернатор направляет на нее винтовку, но не стреляет.
Вместо этого один из охранников сбрасывает Ксанту со скалы.
Ее крики эхом разносятся по поместью, пока она летит вниз по склону, ударяясь о камни.
Крики смолкают, прежде чем она ударяется о воду.
Должно быть, она уже была мертва к тому моменту.
Тело цепенеет. В голове вертится лишь одна мысль, что ее слышал весь пляж, а это плохо для бизнеса.
Оставшись ночью одна в своей комнате, я не могу совладать с глубиной этой печали. Меня разрывает огромная ярость, отчаяние и чувство вины. Я знала, что Лизель испугали действия Ксанты, и должна была понимать, что страх заставит ее рассказать все отцу. Мне стоило сказать, что Ксанта всего лишь играла, соврать Лизель, что она неправильно поняла увиденное. Почему мой чип не включил программу самосохранения или не поставил режим защиты моей настоящей сестры, Ксанты? Может, она и была Дефектной, но Ксанта также была моим другом и защитником. Она моя настоящая семья, а не Браттоны.
Во рту горечь. Я скорчиваюсь в позу эмбриона, чтобы отгородиться от мира. Теперь я чувствую, что готова признать то, что всегда знала, но отказывалась признавать. Я не просто Бета с багами.
Я — член семьи Браттонов, как и Астрид, пока притворяюсь, что у меня нет чувств и желаний. Но в отличие от Астрид меня можно легко пустить в расход.
Я — Дефектная, как и Ксанта.

Горе, горя, ср. Острое душевное страдание, состояние, вызванное печалью или чувством утраты; резкая боль; состояние душевной горечи.
Месть, мести, ж. Действие в отплату за причинённое зло, возмездие за что-либо.

Я посвящаю эти слова Ксанте.

Страшная череда трагедий наконец-то разбудила главную героиню и заставила ее осознать свою сущность, почувствовать себя личностью. Она поняла, что Дефектная и возврата в прежнее состояние уже не будет. Что дальше будет делать Элисия?
Девочки, спасибо.