Самолет гудит, и вибрации маленького двигателя убаюкивают… Я смотрю на лед. Белый. Блестящий. Кажется, ему нет ни конца ни края. Так далеко на севере я не была с девяти лет. С того самого времени, когда папина карьера разрушилась, а мама ушла. После развода из четырех детей с папой осталась только я. Только я понимаю его одержимость и разделяю его убеждения.
Потому что тоже видела того мальчика.
Именно это объединяет нас с папой. Дома коллеги постоянно над ним смеялись. Видите ли, не мог он найти прекрасно сохранившегося представителя гомо сапиенс в арктических льдах, которым уже шестьдесят тысяч лет. На самом деле папа и вся его команда много месяцев усердно трудились, чтобы вырезать кусок ледника и поднять на поверхность для изучения. Я помню, с каким благоговением все они смотрели на находку. Это должно было стать самым громким открытием за последние десятилетия. Мальчик не просто идеально сохранился во льду, но и был прекрасно одет и подстрижен. Ногти у него тоже были подстрижены, а юное лицо словно дышало свежестью. Все говорили, что это невозможно.
Воспоминания о том времени у меня яркие, как будто все случилось вчера. Мама собрала всех четырех детей и рванула на Северный полюс, чтобы поставить папе ультиматум: или он возвращается домой, или подписывает бумаги о разводе. Иначе мы бы никогда не увидели папину станцию – научную лабораторию, где он жил уже почти два года. Для нас это было огромным приключением, которое ознаменовало начало конца.
Вся команда уже отдыхала перед новым рабочим днем. Назавтра планировали включить инфракрасные лампы, чтобы очень аккуратно, слой за слоем, растопить ледниковую могилу. Посреди ночи меня что-то разбудило. Я вылезла из постели и сонно побрела по коридору, чтобы узнать, в чем дело, а нашла ругающихся в кухне маму и папу.
Папа пытался все объяснить. Он стоял на пороге величайшего прорыва в истории. Мама должна была понять, но ничего не хотела слышать. Папина охота за сокровищами, как она называла его работу, уже сидела у нее в печенках. Мама забыла, что это – папино призвание. В конце концов, он ученый, а в сердце каждого ученого живет ненасытная жажда открытий и горячее желание познать тайны вселенной. Потому что все ученые по природе своей мечтатели.
Я поскорее ушла, пока меня не заметили, и попыталась вернуться обратно в свою комнату, но на полярной станции ужасно много темных коридоров. Скорее всего я свернула не туда, а может, и не раз. В итоге я оказалась в лаборатории, где папа с другими учеными установили лампы, чтобы на следующий день стать свидетелями чего-то невероятного. Весь проект перешел на решающую стадию. Повсюду разместили камеры. Лаборатория была забита всевозможным оборудованием.
Тогда-то я его и увидела. Мальчика. Как проклятый принц из сказки, он был заключен в ледяную клетку и показался мне самым красивым мальчиком из всех, кого я когда-либо видела. Помню, как смотрела на него сквозь толщу льда, дающую эффект увеличительного стекла. Его глаза я никогда не забуду. В обрамлении темных колец сияли серебристо-синие омуты, почти совпадавшие по цвету с одеждой. Вглядываясь в лицо мальчика, я видела только эти удивительные, не похожие на человеческие, глаза. Он выглядел как человек, но не совсем…
Не в силах отвести взгляд, я провела рукой по холодной поверхности в сантиметрах от лица мальчика. Забавно, наверное, но в какой-то момент показалось, что он тоже смотрит на меня, а в выражении его лица я ясно увидела отчаяние. И поняла, что нужно делать.
Потуже завязав наброшенный на пижаму тонкий халат, я прошла по деревянному полу в потрепанных тапках с кроликами, у которых на двоих было всего три уха, и включила лампы. Я должна была вытащить мальчика отсюда. Должна была его освободить.
Мной овладела паника. Лампы растапливали лед, но очень медленно. Я услышала, как заработали генераторы, и начала скрести лед ногтями, лишь бы поскорее освободить мальчика.
И вдруг пальцы прошлись по коже. Щека оказалась ужасно холодной, а от прикосновения меня словно ударило током.
Я ахнула и отшатнулась. С выражением полнейшего недоумения на лице в комнату ворвался папа. За ним примчалась мама с точно таким же лицом. Глядя то на лед, то на меня, папа приглушенно спросил:
- Что ты наделала?
- Я должна была его освободить, - ответила я, и даже мне самой мой голос показался еле-еле слышным.
Папа упал на колени, а я не могла понять почему. Они же все равно хотели растопить лед, разве нет? А потом я оглянулась.
Мальчик исчез.
Я его сломала. Папу. Из-за меня он лишился всего. После развода у него осталась только я, и никаким стараниями невозможно было искупить мою вину.
Разумеется, когда семь лет спустя команда ученых попросила его поработать консультантом в проекте на той же территории, он зубами вцепился в эту возможность, а я отказалась сидеть дома. До выпускного мне остался один год, поэтому я сдала годовые экзамены пораньше и второй раз в жизни отправилась за папой в страну льда.
Сейчас, глядя на папу, я вижу, с каким восторгом он ждет возвращения за полярный круг, ждет, когда снова вдохнет бодрящий морозный воздух и увидит самый чистый на Земле белый цвет. А я все это у него отняла. Я стараюсь не чувствовать себя виноватой, но не получается.
Пиликает сотовый, и я поражена до глубины души, что он все еще ловит сеть. Перед взлетом пилот предупреждал нас привыкать, что сигнала здесь нет и не будет. Чтобы успеть прочитать сообщение, я поспешно достаю телефон.
Это Бекки, моя лучшая подруга. «Он опять это сделал!» - написала она и добавила целую вереницу смайлов.
Уже несколько месяцев по миру бродит некий народный супергерой. Спасает людей, предотвращает катастрофы, раскрывает преступников и сдает их властям. Пресса окрестила его Стражем, и мы с Бекки вне себя от восхищения. Миром правят высокие технологии, а никому до сих пор не удалось нормально сфотографировать этого человека. На снимках от него остается только синяя вспышка. Но нам плевать. Он спасает людей. Он – герой. Он живет в наших сердцах, доказательство чего легко можно найти у меня в дневнике, где я подробно описываю каждое его появление и любое упоминание о нем.
«Жду подробностей!» - печатаю я в ответ, но, как только нажимаю «Отправить», самолет подпрыгивает, как будто в него врезался товарный поезд. Вопит сигнал тревоги. Мигают огни сигнализации. Пилот кричит по внутренней связи, что взорвался двигатель. Папа бросается надевать на меня спасательный жилет, но не успевает.
Мы падаем.
Самолет хоть и маленький, но весит много, поэтому в какой-то момент начинает казаться, будто гравитация работает наоборот. Мы словно парим целую вечность и беспомощно ждем смерти.
Удар такой сильный, что мы рикошетим от льда и скользим по нему бесконечно. Чтобы надеть на меня жилет, папа отстегнул ремень. Но от удара в фюзеляже образовалась дыра, в которую сочится ослепительно яркий свет, и папы уже нет рядом.
В лицо бьет морозный воздух. Дышать трудно. Снова и снова мир переворачивается с ног на голову и обратно, потому что самолет кубарем катится по льду. Наконец мы рывком останавливаемся, и земля под самолетом кажется неожиданно мягкой и податливой. Задыхаясь от едкого запаха топлива, я пытаюсь вырваться из пут ремня. Кричу. Зову папу. Умоляю его не умирать. В ботинки медленно, методично просачивается острый как бритва холод. Поднимается к щиколоткам. Мне так холодно, что я невольно стискиваю зубы. Но это не простой холод. Это жидкая боль. Такая сильная, что меня трясет с ног до головы.
Ремень не поддается. Я дергаюсь, рвусь, кричу, пока он не становится насквозь мокрым. Пальцы деревенеют. В легких – едкая от топлива океанская вода, скрывавшаяся подо льдом. Вокруг – сплошная чернота.
И вдруг меня больше ничего не держит. Света от огней в самолете хватает на каких-то несчастных десять сантиметров от лица, но я все равно его вижу. Того самого мальчика. Только теперь он старше и никакого отчаяния в выражении его лица нет. Наоборот, одна уверенность.
В его взгляде отражается узнавание. Он меня узнал! Он тоже помнит меня, и мое сердце несется вскачь, а через несколько мгновений останавливается. Но ведь он со мной, а о лучшей смерти я не смела и мечтать.
Тьма подступает, и он бросается ко мне. Черные волосы развеваются вокруг красивого лица. Он прикасается ко мне губами, и в мои легкие вливается теплое дыхание. Я прихожу в себя и хватаюсь за него, потому что мы, оказывается, куда-то движемся. Причем быстро.
Я смотрю вверх и вижу небо. Смотрю вниз – там лед и океан. А прямо передо мной – серебристо-синие глаза.
Только что я была высоко над землей, а теперь лежу у входа в отделение скорой помощи. Рядом – папа и пилот самолета. К нам бежит медсестра, спрашивает, что случилось. А я смотрю в небо и ищу там Стража.
Но вижу только угасающую синюю вспышку.