Не в плане ПЕРЕСПАЛА. Буквально. А спали вместе.
Я спала с мальчиком! Уползаю обратно под одеяло и смеюсь. НЕ МОГУ дождаться, чтобы рассказать всё Бридж. Только... а вдруг она всё выдаст Тофу? И я не могу рассказать Мер, потому что она будет ревновать, а значит, я не могу проболтаться ни Рашми, ни Джошу. До меня доходит, что нет никого, с кем можно поделиться тайной. Неужели я совершила плохой поступок?
Остаюсь в постели как можно дольше, но в конечном счёте мочевой пузырь одерживает победу. Когда я возвращаюсь из ванной, Сент-Клер смотрит в моё окно. Он оборачивается и смеётся.
— Твои волосы. Они торчат во все стороны.
Сент-Клер произносит последнее слово как «фстороны» и иллюстрирует своё заявление, тыкая пальцами вокруг головы, словно у меня выросли рога.
— Уж кто бы говорил.
— Я делаю так специально. У меня ушли годы на осознание, что такой неряшливый стиль получается, только если совершенно игнорировать свою внешность.
— Хочешь сказать, я выгляжу как чучело?
Смотрюсь в зеркале, и, к своему страху, обнаруживаю, что действительно похожа на рогатое животное.
— Нет. Мне нравится. — Он усмехается и поднимает ремень с пола. — Завтрак?
Передаю ему ботинки.
— Уже полдень.
— Спасибо. Обед?
— Не-а, сначала в душ.
Мы расходимся на час и встречаемся в его комнате. Дверь распахнута настежь, в коридоре раздаётся французский панк-рок. Я потрясена, когда захожу внутрь и нахожу, что он привёл свою комнату в порядок. Кучи одежды и полотенец отсортированы для прачечной. Пустые бутылки и пакетики из-под чипсов выброшены.
Он смотрит на меня с надеждой.
—Это только начало.
— Выглядит замечательно.
Комната действительно выглядит лучше. Я улыбаюсь.
Мы снова проводим день в городе. Попадаем на часть кинофестиваля Дэнни Бойла и снова гуляем вдоль Сены. Я учу Сент-Клера, как правильно бросать камушки: не могу поверить, что он не знает, как это делать. Начинает моросить, и мы забегаем в книжный магазин напротив Нотр-Дама. Жёлто-зелёная вывеска гласит: «Шекспир и компания».
Мы поражены царившим в магазине хаосом. Орда клиентов топчется у стола, и куда ни глянь везде книги, книги и книги. Но не как в магазинах, где всё аккуратно организовано на полках, столах и торцовых рекламных стендах. Здесь книги валяются на шатких стендах, падают со стульев и летают с провисших полок. Здесь картонные коробки, переполненные книгами, а около стопки на лестнице дремлет чёрная кошка. Но самая удивительная вещь заключается в том, что все эти книги на английском.
Сент-Клер замечает моё испуганное лицо.
— Ты никогда не была здесь прежде?
Качаю головой. Он удивлён.
— Это место довольно известно. Эй, посмотри… — Он держит копию «Бальзака и портнихи-китаяночки». — Знакомо, а?
Я блуждаю в изумлении, наполовину волнении, что оказалась в окружении родного языка, и наполовину испуге, боясь нарушить атмосферу. Одно неправильное прикосновение может уничтожить весь магазин. Он рухнет, и мы будем погребены в лавине пожелтевших страниц.
Дождь барабанит в окна. Протискиваюсь сквозь группу туристов и исследую секцию беллетристики. Не знаю, почему я ищу его, но ничего не могу с собой поделать. Я проверю с конца. Кристи, Кэсер, Колдуэлл, Берроуз, Бронте, Берри, Болдуин, Остёр, Остин. Эшли¹. Джеймс Эшли.
Стопка книг моего отца. Шесть романов. Я тяну копию «Инцидента» в твёрдом переплёте и съёживаюсь от знакомого заката на обложке.
— Что это? — интересуется Сент-Клер. Замираю в шоке. Я даже не осознавала, что он стоял около меня.
Он берёт у меня роман, и его глаза расширяются от узнавания. Сент-Клер переворачивает книгу, автор усмехается нам с фото. Мой отец чрезмерно загорелый, его зубы сияют фальшивой белизной. На нём лавандовая рубашка-поло, а волосы слегка развеваются на ветру.
Сент-Клер поднимает брови.
— Я не замечаю сходства. Он чересчур красивый.
Бормочу что-то от нервозности, и Сент-Клер сжимает мою руку с книгой.
— Всё хуже, чем я думал. — Он смеётся. — Он всегда такой?
— Да.
Он открывает книгу и читает аннотацию. Я наблюдаю за его лицом с тревогой. Его выражение становится озадаченным. Я вижу, что он останавливается и что-то снова перечитывает. Сент-Клер поднимает глаза на меня.
— Она о раке, — говорит он.
О. Мой. Бог.
— У этой женщины рак. Что с нею происходит?
Я не могу сглотнуть.
— Мой отец — идиот. Я же говорила тебе, что он полный придурок.
Мучительная пауза.
— И эти книги расходятся большим тиражом?
Киваю.
— И люди наслаждаются этим? Они находят их увлекательными?
— Прости, Сент-Клер.
Из глаз брызжут слёзы. Я никогда так сильно ненавидела своего отца, как сейчас. Как он мог? Как он смеет делать деньги на чём-то настолько ужасном? Сент-Клер закрывает книгу и заталкивает обратно на полку. Берёт другую. «Вход». Роман о лейкемии. Мой отец в классической рубашке, первые несколько пуговиц небрежно расстёгнуты. Руки скрещены, но на лице та же нелепая усмешка.
— Он фрик, — говорю я. — Совершенный... эксцентричный фрик.
Сент-Клер фыркает, открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут замечает, что я плачу.
— Нет, Анна. Анна, прости.
— Извини. Ты не должен был это увидеть.
Выхватываю книгу и убираю на полку. Другая стопка книг падает и приземляется на пол между нами. Мы опускаемся поднять их и ударяемся головами.
— Ой! — вскрикиваю я.
Сент-Клер потирает лоб.
— Ты как?
Вырываю книги из его рук.
— Я нормально. Всё в порядке.
Заталкиваю их обратно в шкаф и ухожу в дальний конец магазина, подальше от Сент-Клера, максимально подальше от моего отца. Но несколько минут спустя Сент-Клер уже снова рядом со мной.
— Это не твоя вина, — спокойно говорит он. — Родителей не выбирают. Я знаю это как никто другой, Анна.
— Я не хочу это обсуждать.
— Тогда закрываем тему. — Он держит сборник поэзии. Пабло Неруда. — Ты его читала?
Качаю головой.
— Хорошо. Поскольку я только что купил его для тебя.
— Что?
— Он включён в нашу программу на следующий семестр. Тебе бы и так пришлось его купить. Открой.
Сбитая с толку, я подчиняюсь. На первой странице печать. «Шекспир и компания, нулевой километр Парижа».
Моргаю.
— Нулевой километр? Это тоже самое, что и нулевая точка?
Я думаю о нашей первой совместной прогулке по городу.
— Как в старые добрые времена, — улыбается Сент-Клер. — Ладно, дождь прекратился. Пошли ещё куда-нибудь.


Я всё ещё молчу на улице. Мы пересекаем тот же мост, как и в первую нашу прогулку — я снова по внешней стороне, Сент-Клер по внутренней — и он продолжает говорить за нас обоих.
— Я когда-нибудь упоминал, что ходил в школу в Америке?
— Что?! Нет.
— Правда, целый год. В восьмом классе. Это было ужасно.
— Восьмой класс ужасен для всех, — отвечаю я.
— Ну, для меня всё было ещё хуже. Мои родители только что разошлись, и мама вернулась в Калифорнию. Я не был там с раннего детства, но поехал с нею и попал в ужасную государственную школу…
— О, нет. Государственная школа.
Он толкает меня плечом.
— Другие дети были безжалостны. Они высмеяли во мне всё: мой рост, акцент, манеру одеваться. Я поклялся, что никогда больше туда не вернусь.
— Но американским девчонкам нравится английский акцент, — выбалтываю я не думая и молю, чтобы он не заметил мой румянец.
Сент-Клер берёт гальку и бросает в реку.
— Не в средней школе. Особенно, когда парень ростом по их коленную чашечку.
Смеюсь.
— Так вот, когда год закончился, мои родители нашли мне новую школу. Я хотел вернуться в Лондон, к приятелям, но отец настоял на Париже, чтобы приглядывать за мной. И вот так я попал в США.
— Как часто ты возвращаешься? В Лондон?
— Не так часто, как хотелось бы. У меня всё ещё есть друзья в Англии, и мои бабушка и дедушка — родители моего отца — живут там, так что раньше я делил каникулы между Лондоном и Сан….
— Твои бабушка и дедушка — англичане?
— Дедушка, но гранмэр француженка. А мамины родители, само собой, американцы.
— Ничего себе. Ты действительно человек мира.
Сент-Клер улыбается.
— Говорят, что я больше всего похож на дедушку-англичанина, но это только из-за акцента.
— Не знаю. Я думаю о тебе больше как об англичанине. И ты не только говоришь, как англичане, ты внешне на них похож.
— Правда?
Он удивлён.
Я улыбаюсь.
— Дело в... нездоровом цвете лица. Я в хорошем смысле, — добавляю я, увидев его встревоженное лицо. — Честно.
— Ага, — искоса смотрит на меня Сент-Клер. — В общем. Прошлым летом я был не в силах видеть отца и впервые провёл всё лето с мамой.
— И как всё прошло? Уверена, девочки больше не дразнили тебя за акцент.
Он смеётся.
— Нет, не дразнили. Но я ничего не могу поделать с ростом. Я всегда буду коротышкой.
— А я всегда буду чокнутой, как мой папа. Все говорят мне, что я пошла в него. Он такой же... чистоплотный, как я.
Он, кажется, действительно удивлён.
— А что плохого в чистоплотности? Я вот жалею, что плохо организован. И, Анна, я никогда не встречал твоего отца, но гарантирую тебе, что ты на него совсем не похожа.
— Откуда ты знаешь?
— Ну, начнём с того, что он напоминает куклу Кена. А ты красавица.
Спотыкаюсь и падаю на тротуар.
— Ты цела? — Его глаза полны беспокойства.
Отвожу взгляд, поскольку он берёт меня за руку и помогает мне встать.
— Всё хорошо. Отлично! — отвечаю я, стряхивая песок с ладоней. Боже, я чокнутая.
— Ты ведь замечала, как на тебя смотрят парни? — продолжает Сент-Клер.
— Они смотрят только потому, что я всё время выставляю себя дурочкой.
Поднимаю оцарапанные ладони.
— Вон тот парень смотрит на тебя прямо сейчас.
— Что?.. — Поворачиваюсь и вижу, как на меня смотрит молодой человек с длинными тёмными волосами. — Почему он на меня смотрит?
— Думаю, ему нравится то, что он видит.
Краснею.
Сент-Клер продолжает объяснять.
— В Париже распространено признавать кого-то привлекательным. Французы не отводят глаза, как представители других культур. Разве ты не замечала?
Сент-Клер думает, что я привлекательна. Он назвал меня красавицей.
— Гм, нет, — отвечаю я. — Не замечала.
— Хорошо. Открой глаза.
Но я вижу только голые ветки, детей с воздушными шарами и группу японских туристов. Где угодно, внимание обращают только на Сент-Клера.
Мы снова останавливаемся перед Нотр-Дамом. Указываю на знакомую звезду и откашливаюсь:
— Загадаешь желание?
— Ты первая.
Он озадаченно наблюдает за мной, словно пытается что-то понять. Кусает ноготь большего пальца.
На этот раз я не могу ничего с собой поделать. Я думала об этом целый день. О нём. О нашей тайне.
Я желаю, чтобы Сент-Клер снова провёл со мной ночь.
Он встаёт на красновато-жёлтую бронзовую звезду после меня и закрывает глаза. Я понимаю, что он должен пожелать здоровья своей матери, и чувствую себя виноватой, что сама не подумала об этом желании. Мои мысли только о Сент-Клере.
Почему он занят? Сложилось бы всё по-другому, если бы я встретила его раньше Элли? Сложилось бы всё по-другому, если бы его мама не была больна?
Он сказал, что я красивая, но я не знаю, был ли это комплимент кокетливого дружелюбного ко всем Сент-Клера, или личное признание. Я вижу того же самого Сент-Клера, что и все остальные? Нет. Я так не думаю. Но я могла по ошибке принимать нашу дружбу за нечто большее, потому что я хочу, чтобы наша дружба была чем-то большим.

За ужином волнение постепенно угасает. Мы выбрали уютный ресторанчик, заросший плющом, и с дровяным камином. После еды прогуливаемся с набитыми животами в приятном трансе от шоколадного мусса.
— Давай вернёмся домой, — говорит Сент-Клер, и моё сердце отбивает барабанную дробь.
Дом. Мой дом и его дом тоже.
На вахте всё ещё никого нет, но Нейт в своей комнате.
— Анна! Этьен! — высовывается он из двери.
— Привет, Нейт, — дружно отвечаем мы.
— День благодарения прошёл как надо?
— Да. Спасибо, Нейт, — говорим мы.
— Мне проверить вас позже, ребят? Правила вы знаете. Спать в комнатах представителей противоположного пола запрещено.
Моё лицо пылает, а щеки Сент-Клера покрываются пятнами. Верно. Это правило. Его-то — мой любящий правила, законопослушный мозг — удобно «забыл» вчера вечером. Но всем известно, что это правило постоянно нарушают.
—Нет, Нейт, — говорим мы.
Он качает своей бритой головой и возвращается в комнату. Но дверь снова быстро открывается, и в нас летит горстка чего-то, прежде чем дверь захлопывается.
Презервативы. Боже, как унизительно.
С ярко-алым лицом Сент-Клер подбирает крохотные серебряные квадратики с пола и засовывает в карманы пальто. Мы не говорим, даже не смотрим друг на друга, пока поднимаемся по лестнице на мой этаж. Мой пульс ускоряется с каждым шагом. Сент-Клер пройдёт за мной в мою комнату, или Нейт уничтожил всякий шанс?
Мы доходим до «места посадки», и Сент-Клер чешет голову.
— Э-м-м...
— Так...
— Я переоденусь в спальное. Всё нормально? — серьёзно спрашивает он и тщательно изучает моё лицо.
— Да. Я тоже… приготовлюсь ко сну.
— Увидимся через минуту?
Перекатываюсь на стопах от облегчения.
— В твоей или моей?
— Поверь мне, ты не захочешь спать в моей кровати.
Он смеётся, и мне приходится отвернуться, потому что я хочу, чёрт возьми, хочу спать в его кровати. Но я понимаю, что он имеет в виду. Верно, моя кровать более чистая. Спешу в свою комнату и переодеваюсь в земляничные штаны и футболку с атлантского кинофестиваля. В таком не возникнет мыслей, что я хочу его соблазнить.
Словно я знаю, как это делать.
Сент-Клер стучит в дверь несколько минут спустя. На нём снова белые штаны в синюю полоску и чёрная футболка с эмблемой, в которой я узнаю логотип французской группы, которую он слушал ранее. У меня начинаются проблемы с дыханием.
— Обслуживание номеров, — говорит он.
Мой ум... девственно чист.
— Ха-ха, — слабо смеюсь я.
Он улыбается и выключает свет. Мы забираемся в кровать. Ситуация абсолютно всецело полностью неловкая. Как обычно. Переворачиваюсь к своему краю. Мы оба напряжёны и выпрямлены, стараемся не задеть друг друга. Я, должно быть, мазохистка, раз продолжаю создавать себе такие ситуации. Мне нужна помощь. Меня нужно записать к психоаналитику или запереть в обитой войлоком палате или смирительной рубашке… Хоть что-нибудь!
После целой вечности Сент-Клер громко выдыхает и ворочается. Его нога врезается в мою, и я вздрагиваю.
— Извини.
— Всё нормально.
Тишина.
Тишина
— Анна?
— Да?
— Спасибо, что разрешила ещё раз поспать у тебя. Прошлая ночь...
Давление в моей груди мучительно.
Что? Что, что, что?
— Я спал как младенец.
Комната тиха. Через секунду перекатываюсь назад. Медленно, медленно вытягиваю ногу, пока не касаюсь лодыжки Сент-Клера. Он резко выдыхает. И затем я улыбаюсь, потому что знаю: он не видит моё лицо в темноте.


Сноска
1. В русском невозможно сохранить исходный порядок букв английского. Анна проверяет авторов с C до A. в оригинале фамилия ее отца пишется как Ashley.

Суббота — ещё один день прогулок, еды и кино, сопровождаемый неловким разговором на лестничной клетке. Тёплым телом в моей постели. Неловкими прикосновениями. Сопровождаемый сном.
Даже с неудобными моментами это лучшие каникулы в моей жизни.
Но в воскресенье утром всё меняется. Когда мы просыпаемся, Сент-Клер потягивается и случайно задевает мою грудь. Это не только больно; мы замираем как громом пораженные. Во время завтрака Сент-Клер снова отдаляется. Проверяет телефон на наличие сообщений, пока я говорю. Смотрит в окна кафе. И вместо того, чтобы пойти исследовать Париж, он говорит, что у него ещё домашка.
И я уверена, он ей займётся. Ему нужно много нагнать. Но его тон холоден, и я знаю настоящую причину его ухода. Студенты возвращаются. Джош, Рашми и Мер будут здесь этим вечером.
И Элли тоже.
Я пытаюсь не брать это на личный счёт, но мне больно. Подумываю пойти в кино, но вместо этого провожу день над домашкой по истории. По крайней мере, я убеждаю себя именно в этом. Мои уши настроены на движения в его комнате, настроены на отвлекаться. Он так близок и всё же до сих пор далеко. Студенты возвращаются, в доме Ламбер становится громче и труднее разобрать отдельные звуки. Я даже не уверена, здесь ли он ещё.
Мередит врывается в мою комнату приблизительно в восемь, и мы идём ужинать. Она рассказывает, как провела каникулы в Бостоне, но мои мысли в другом месте. Наверное, он сейчас вместе с ней. Я вспоминаю первый раз, когда увидела их вместе: их поцелуй, её руки в его волосах — и теряю аппетит.
— Ты сегодня ужасно тиха, — замечает Мер. — Как прошли каникулы? Вытащила Сент-Клера из комнаты?
— Ненадолго.
Я не могу рассказать ей о наших ночах, но по некоторым причинам, я не хочу говорить с ней и о наших днях. Я хочу сохранять воспоминания только для себя. Они мои.
Их поцелуй. Её руки в его волосах. Мой желудок скручивается в узел.
Мер вздыхает.
— А я надеялась, что он выползет из своей раковины. Прогуляется, подышит немного свежим воздухом. Ну, знаешь, сделает что-нибудь сумаше-е-едшенькое в таком духе.
Их поцелуй. Её руки…
— Эй! Вы, ребят, не делали ничего сумасшедшего, пока нас не было?
Я чуть не давлюсь кофе.

Следующие несколько недель ничем не запоминаются. Профессора проводят занятия в ускоренном темпе, чтобы мы успели дойти до середины учебной программы. Нам приходится сидеть за уроками по ночам, чтобы не отставать, и зубрить, чтобы подготовиться к итоговым контрольным. Впервые я осознаю, насколько конкурентоспособна эта школа. Студенты здесь относятся к учёбе серьёзно, и в общежитие почти так же тихо, как на каникулах по случаю Дня благодарения.
Из университетов приходят письма. Я принята во все заведения, в которые подала заявку, но едва ли это повод для праздника. Рашми взяли в Браун, а Мередит в вузы, в которые она больше всего хотела, — один в Лондоне, другой в Риме. Сент-Клер не говорит о колледже. Никто из нас не знает, куда он поступил и поступил ли вообще: он меняет тему каждый раз, когда мы её поднимаем.
Его мама закончила с химео, и сейчас у неё последняя неделя внешнего облучения. На следующей неделе, когда мы разъедемся по домам, у неё начнётся первая внутренняя лучевая терапия. Она требует трёхдневного пребывания в больнице, и я благодарна, что Сент-Клер будет рядом с ней. Он говорит, что у неё улучшилось настроение, и она утверждает, что у неё всё хорошо, — насколько может быть хорошо при таких обстоятельствах — но Сент-Клеру не терпится увидеть её собственными глазами.
Сегодня первый день Хануки¹, и в честь праздника школа дала нам передышку от домашней работы и тестов.
Ну, в честь Джоша.
— Единственный еврей в школе, — говорит он, закатывая глаза.
Он понятно раздражён, потому что за завтраком придурки, как Стив Карвер, трясли его за руку и благодарили.
Мы с друзьями находимся в универмаге, пытаемся отовариться, раз у нас вышел свободный день. Супермаркет как всегда красив. С венков свисают яркие красно-золотые ленты. Зелёные гирлянды и белые огоньки украшают эскалатор и прилавки парфюмерных отделов. Из динамиков звучит американская музыка.
— Кстати… — обращается Мер к Джошу. — Разве тебе можно здесь находиться?
— Закат, мой маленький католический друг, закат. Но фактически… — он смотрит на Рашми, — ...нам нужно уйти, если хотим успеть поужинать в Маре². Я смерть как хочу поесть латке³.
Рашми проверяет время по телефону.
— Ты прав. Нужно бежать.
Они говорят до свидания, и остаёмся только мы трое. Я рада, что Мередит всё ещё с нами. Со Дня благодарения мои с Сент-Клером отношения дали ход назад. Элли — его девушка, а я — его подруга. Думаю, он чувствует себя виновным за то, что переступил некоторые границы. Меня же гложет совесть за то, что я позволила ему это сделать. Ни один из нас ничего не говорил о тех выходных, и хоть мы всё ещё сидим друг рядом с другом в столовой, между нами теперь стена. Непринуждённость нашей дружбы исчезла.
К счастью, никто ни о чем не догадался. Вроде бы. Но тут я замечаю, что Джош шепчет что-то Сент-Клеру и указывает на меня. Не знаю, что он сказал, но Сент-Клер так качает головой. Мол, проехали. Но, возможно, они говорили не обо мне.
Моё внимание отвлекается на…
— Это же... «Луни Тюнз»?
Мер и Сент-Клер навостряют уши.
— Что?.. Да. Думаю, это она, — говорит Сент-Клер.
— Несколько минут назад я слышала «Хижину Любви», — замечает Мер.
— Официально объявляю, — пафосно начинаю я. — Америка окончательно уничтожила Францию.
— Может, пойдём уже? — Сент-Клер держит маленькую сумку. — Я всё купил.
— O-o-o, что там? — интересуется Мер. Она берёт его сумку и вытаскивает изысканный переливающийся шарф. — Это для Элли?
— Чёрт.
Мер не сразу находится с ответом.
— Ты ничего не купил для Элли?
— Нет, это для мамы. Аргх. — Он запускает ладонь в волосы. — Не возражаете заскочить в «Сеннельер» по дороге?
«Сеннельер» — это великолепный магазинчик художественных товаров; один взгляд на его витрины заставляет меня жалеть, что у меня нет оправдания покупать масляные краски и пастель. Мы с Мер и Рашми ходили туда в прошлые выходные. Она купила Джошу новый альбом на Хануки.
— Ничего себе. Поздравляю, Сент-Клер, — говорю я. — Ты победитель сегодняшней премии «Самый ужасный парень». А я думала, что это Стив — лох. Видели, что произошло на математике?
— Ты про то, что Аманда поймала его за грязными смсками к Николь? — уточняет Мер. — Я думала, она вонзит ему карандаш прямо в шею.
— Я был занят, — оправдывается Сент-Клер.
Я гляжу на него.
— Я просто дразнюсь.
— Хватит вести себя как чёртова злючка.
— Я не злючка. Даже не гадина и не бестия, так что забудь про свои чёртовы англицизмы…
— Достала.
Он забирает свою сумку у Мер и хмурится на меня.
— ЭЙ! — кричит Мер. — На носу Рождество. Хо-хо-хо. Украшайте залы. Не ссорьтесь.
— Мы не ссоримся, — одновременно отвечаем мы.
Она качает головой.
— Проехали. Сент-Клер прав. Давайте уйдём отсюда. У меня от этого места мурашки по коже.
— А мне здесь нравится, — признаюсь я. — Кроме того, лучше смотреть на ленты, чем на дохлых кроликов.
— Только не надо снова про зайцев, — вздыхает Сент-Клер. — Ты такая же плохая, как Рашми.
Мы пробираемся через рождественскую толпу.
— Я понимаю, почему она была расстроена! Их так вывесили, словно они умерли от кровотечений из носа. Это ужасно. Бедная Исида.
Все магазины в Париже пытались перещеголять друг друга красочными витринами, и мясник не сделал исключение. Теперь я «любуюсь» на мёртвых кроликов каждый раз, как хожу в кино.
— В случае если вы не заметили, — говорит он. — Исида совершенно жива и здорова на шестом этаже.
Мы проходим через стеклянные двери и оказываемся на улице. Всюду носятся люди, и на мгновение, мне кажется, что я приехала к отцу на Манхэттен. Но появляются знакомые фонарные столбы, скамьи и бульвары, и иллюзия исчезает. Небо бело-серое. Висит снег, но он никогда не идёт. Мы пробираемся через толпу к метро. Воздух холодный, но не горький, и окрашен дымкой.
Сент-Клер и я продолжаем ругаться по поводу кроликов. Я знаю, что они ему тоже не нравятся, но он хочет спорить по любому поводу. Мер начинает кипеть.
— Ребят, может, заткнётесь? Вы мне просто кайф от праздника ломаете.
— Говоря о кайфе. — Многозначительно смотрю на Сент-Клера и обращаюсь к Мер: — Я всё ещё хочу покататься на колесе обозрения, которых понаставили вдоль Елисейских полей. Или на том гигантище с красивыми лампочками на площади Согласия.
Сент-Клер впивается в меня взглядом.
— Я бы попросила тебя, — говорю я ему, — но знаю, что ты ответишь.
Словно я дала ему пощёчину. Боже. Что со мной?
— Анна! — одёргивает Мер.
— Извини.— Я в ужасе опускаю глаза. — Не знаю, что на меня нашло.
Перед супермаркетом зазывает покупателей мужчина с красными щеками. Он продаёт корзины с устрицами во льду. У него, должно быть, заледенели руки, но в ту секунду я с радостью была готова поменяться с ним местами. Пожалуйста, Сент-Клер. Пожалуйста, скажи мне хоть что-нибудь.
Он пожимает плечами, но с усилием.
— Лады.
— Анна, были вести от Тофа? — спрашивает Мер, отчаянно нуждаясь в смене темы.
— Да. Мне пришла от него электронка вчера вечером.
Честно говоря, некоторое время я прекратила думать о Тофе. Но так как Сент-Клер снова чётко и ясно дал понять, что в его сторону даже не смотри, мои мысли снова вернулись к Рождественским каникулам. Я так мало болтала с Тофом или Бридж в последнее время, потому что они очень заняты делами группы, а мы все потонули в учёбе, поэтому было неожиданно — и волнительно — получить вчерашнюю электронку.
— Что он написал? — интересуется Мер.

прости чтто ниписал. репитиции задалбали. уржался что француские голуби хавают пративазачатчные семена. долбанутые парижане. нужно сувать их в нашу пиццу ато в этом году 6 залетов. бридж тряпанула ты приедешь на наше шоу. жду, аннобэль ли. поки. тоф.

— Черканул пару строк. Но он ждёт не дождётся встречи со мной, — добавляю я.
Мер смеётся.
— Ты, должно быть, сама не дождёшься.
Мы пугаемся звона бьющегося стекла. Сент-Клер пинает бутылку в сточную канаву.
— Ты в порядке? — спрашивает его Мер.
Но он поворачивается ко мне.
— Ты хоть открывала сборник поэзии, что я тебе купил?
Я так поражена, что отвечаю только через минуту.
— М-м-м, нет. Он ведь только в следующем семестре, правильно? — Поворачиваюсь к Мер и объясняю: — Он купил для меня стихи Неруды.
Она поворачивает голову к Сент-Клеру. Тот прячет лицо от её наблюдательного взгляда.
— Да, было такое. Я просто интересовался. Ты совсем о нём не говорила... — Он удручённо затихает.
Строю ему рожицу и поворачиваюсь к Мер. Она тоже расстроена. Боюсь, я что-то упустила. Нет, я знаю, что что-то упустила. Я лепечу, пытаясь развеять странную тишину.
— Я так рада вернуться домой. Мой самолёт, если правильно помню, в шесть утра в субботу. Нужно встать безумно рано, но это того стоит. Я должна прилететь заранее, чтобы увидеть «Ужасы по дешёвке».
— Их шоу в субботу, — добавляю я.
Сент-Клер поднимает глаза.
— Когда твой самолёт?
— В шесть утра, — повторяю я.
— Мой тоже. У меня пересадочный рейс через Атланту. Уверен, мы летим в одном самолёте. Давай поедем на одном такси.
Внутри меня что-то перекручивает. Не знаю, хочу ли я этого. Всё так запуталось с этим поссорились-не поссорились. Пытаюсь придумать отмазку, как мы наталкиваемся на бездомного с всклоченной бородой. Он лежит на картонке перед метро. Сент-Клер шарит по карманам и кладёт все свои деньги в чашку бездомному.
— Жуаййо Ноэль⁴.
Он поворачивается ко мне.
— Ну что? Такси?
Я оглядываюсь на бездомного, прежде чем дать ответ. Он ошеломлён суммой в своих руках. Лёд, покрывший моё сердце, трескается.
— Во сколько нужно встретиться?

Сноска
1. Ханука — это еврейский праздник свечей, которые зажигают в честь чуда, происшедшего при освящении Храма после победы войска Иегуды Маккавея над войсками царя Антиоха в 164 году до нашей эры. Этот праздник начинается 25-го числа еврейского месяца кислева и длится восемь дней. В Хануку у детей каникулы, принято дарить им игрушки и давать деньги. О давних событиях напоминает также игра в ханукальный волчок.
2. Маре́ (Marais — «болото») — исторический квартал Парижа на правом берегу Сены, восточней Бобура. Расположенный между площадью Республики и площадью Бастилии, квартал Маре принадлежит как к 3-му, так и к 4-му муниципальным округам Парижа
3. Латке — хрустящая картофельная оладья с мацой; традиционное угощенье на еврейский праздник Ханука
4. (фр.) Счастливого Рождества
[/spoiler]

В дверь настойчиво стучат. Резко открываю глаза. Первая связная мысль -ai, -as, -a, -âmes, -âtes, -èrent. Почему мне снится прошедшее время -er глаголов? Я вымотана. Так устала. Так хочется спа-а-а… ЧТО, ЧТО, ЧТО? Ещё одна дробь ударов вырывает меня из сна, и я кошусь на часы. Кто, чёрт возьми, выбивает мою дверь в четыре утра?
Постойте. Четыре часа? Разве я не должна?..
О, нет. НЕТ, НЕТ, НЕТ.
— Анна? Анна, ты там? Я прождал в лобби пятнадцать минут. — Скрип половиц, и Сент-Клер тихо ругается. — Я вижу, свет не включён. Блестяще. Могла бы сказать, что решила добираться сама.
Выпрыгиваю из кровати. Проспала! Не могу поверить! Как такое возможно?
Шаги Сент-Клера удаляются. Чемодан тяжело уезжает следом. Распахиваю дверь. И хоть свет в коридоре приглушён в такое время, я моргаю и прикрываю глаза.
Сент-Клер оборачивается. Он поражён.
— Анна?
— Помоги, — задыхаюсь я. — Помоги мне.
Он бросает чемодан и бежит ко мне.
— Ты в порядке? Что произошло?
Затаскиваю его в комнату и включаю свет. Комната предстаёт в полном хаосе. Мой багаж с застёжками-молниями открыт, одежда свалена, точно акробаты. Туалетные принадлежности разбросаны вдоль раковины. Простыни скручены в узлы. И я. С запозданием вспоминаю, что мало того, что мои волосы торчат во все стороны, а на лице крем от прыщей, на мне также фланелевая пижама с изображением Бэтмэна.
— Не может быть, — ликует Сент-Клер. — Ты проспала? Я разбудил тебя?
Падаю на пол и отчаянно пихаю одежду в чемодан.
— Ты ещё не упаковала вещи?
— Я собиралась закончить утром! ТЫ, БЛИН, ПОМОГАТЬ СОБИРАЕШЬСЯ?
Тяну застёжку-молнию. В неё попадает жёлтый символ Бэта, и я кричу от расстройства.
Мы не успеем на самолёт. Мы не попадём на самолёт, и всё это моя вина. И кто знает, когда следующий рейс. Мы застрянем здесь на весь день, и я не успею на концерт Тофа и Бридж. И мама Сент-Клера будет плакать, когда ей придётся поехать в больницу без него на свой первый сеанс внутреннего облучения, потому что её сын застрянет в аэропорту на другом конце света по МОЕЙ ВИНЕ.
— Хорошо, хорошо.
Сент-Клер берет молнию и пытается высвободить мои штаны. Я издаю странный звук, средний между стоном и визгом. Чемодан наконец-то меня отпускает, и Сент-Клер кладёт руки на мои плечи, чтобы успокоить.
— Одевайся. Вытри лицо. Обо всем остальном я позабочусь.
Хорошо, одно дело за раз. Я справлюсь. Справлюсь.
АР-Р-Р-РГХ!
Сент-Клер пакует мою одежду. Не зацикливайся на том, что он трогает твоё нижнее белье. НЕ ЗАЦИКЛИВАЙСЯ на том, что он трогает твоё нижнее белье. Я хватаю свой наряд для поездки (к счастью, заготовленный заранее) и замираю.
— Э-м-м.
Сент-Клер поднимает голову и видит, что я держу джинсы. Он быстро бормочет:
— Я... я сейчас выйду…
— Отвернись. Просто отвернись, у нас нет времени!
Он быстро отворачивается и горбится над самым чемоданом, показывая всем своим видом, что не смотрит.
— Так что случилось?
— Не знаю.
Ещё один взгляд, чтобы убедиться, что он в позиции «не смотрит», и я шустро стягиваю пижаму. И теперь официально я стою голая в одной комнате с самым красивым парнем, которого знаю. Смешно, но я не так представляла себе этот момент.
Нет. Не смешно. Сто процентов не смешно.
— Не знаю. Может быть, я нажала отбой будильника, — лепечу я, чтобы забыть о стыде. — Только не думаю, что случайно могла нажать на сброс. Но у меня установлен будильник, так что не знаю, что произошло.
Белье — на мне.
— Ты вывела телефон из вибро-режима?
— Что?
Запрыгиваю в джинсы. Сент-Клер решительно игнорирует происходящее. Его уши ярко-красные.
— Ты пошла в кино, так? И поставила мобильный на вибро-режим?
Он прав. Я такая идиотка. Если бы я не повела Мередит на фильм «Beatles: вечер трудного дня», который как я знаю, она очень любит, я бы никогда не отключила звонок. Мы бы уже были в такси по пути в аэропорт.
— Такси!
Натягиваю свитер через голову, поднимаю взгляд и вижу, что стою напротив зеркала.
Зеркала, в которое смотрит Сент-Клер.
— Все в порядке, — уверяет тот. — Я попросил водителя подождать и пошёл за тобой. Просто придётся накинуть немного сверху.
Его голова до сих пор опущена. Не думаю, что он что-то видел. Прочищаю горло, и Сент-Клер поднимает голову. Наши глаза пересекаются в зеркале, и он подпрыгивает.
— Боже! Я не… то есть до этого момента я не…
— Хорошо. Да, отлично.
Пытаюсь разрядить ситуацию отвернувшись, и Сент-Клер делает тоже самое. Его щёки пылают. Прохожу по стеночке мимо него и смываю белую корочку с лица, а Сент-Клер бросает в чемодан мою зубную щётку, дезодорант и косметичку. Мы мчимся вниз по лестнице до входной двери.
Спасибо господи, что водитель подождал, посасывая сигарету в уголке рта с раздражённым выражением лица. Он зло кричит на нас по-французски, но Сент-Клер властно говорит ему что-то в ответ, и вскоре мы уже летим по улицам Парижа, игнорируя светофоры и обгоняя машины. Я в страхе вжимаюсь в сиденье и закрываю глаза.
Таксист останавливает машину. Мы приехали.
— Мы на месте. Ты в порядке? — интересуется Сент-Клер.
— Да. Все великолепно, — вру я.
Сент-Клер расплачивается с водителем, и тот уезжает, даже не проверив сумму. Я пытаюсь протянуть Сент-Клеру несколько банкнот, но он качает головой и говорит, что такси за его счёт. На этот раз я настолько выбита из колеи, что не спорю. Мы добегаем до нужного терминала, сдаём багаж, проходим пункт безопасности, оказываемся у нужных ворот и тут…
— Итак. Бэтмен, да? — вредничает Сент-Клер.
Я скрещиваю руки и сажусь на пластиковое сиденье. У меня нет настроения. Сент-Клер садится рядом и расслабленно перекидывает руку за спинку своего стула. Мужчина напротив нас поглощён своим ноутбуком, и я притворяюсь, что тоже поглощена… крышкой ноутбука.
Сент-Клер напевает под нос. Когда я не обращаю на него внимания, он начинает петь громче.
— Динь, динь, динь, Бэтмен сгинь, Робин улетай…
— Да, отлично, я поняла. Ха-ха. Очень смешно.
— Что? Это просто рождественская песня. — Он усмехается и продолжает петь громче. — M1, Бэт без колеса, хэй!
— Постой, — хмурюсь я. — Что?
— Ты о чем?
— Ты неправильно поешь.
— Нет, всё правильно. — Он выдерживает паузу. — А как поешь ты?
Я хлопаю по карману пальто, ещё раз проверяя паспорт. Фух. На месте.
— Динь, динь, динь, Бэтмен сгинь, Робин залетел…
Сент-Клер фыркает.
— Залетел? Робин ведь мужчина…
— Бэт без колеса, Джокер молоде-е-ец¹.
Сент-Клер пялится на меня с секунду, а затем говорит с полным убеждением:
— Нет.
— Да. И я серьёзно, что за M1?
— Трасса M1. Соединяет Лондон и Лидс.
Усмехаюсь.
—Бэтмен — американец. Он не принимает участие в гонках M1.
— В отпуске — принимает.
— А у Бэтмена есть время на отпуск?
— Почему мы спорим о каком-то Бэтмене? — Он подается вперёд. — Ты уводишь нас от основной темы. Того факта, что ты, Анна Олифант, сегодня проспала.
— Спасибо.
— Ты… — он тыкает в мою ногу пальцем, — …проспала.
Я снова сосредотачиваюсь на ноутбуке соседа.
— Ага. Ты повторяешься.
Он высвечивает кривую усмешку и пожимает плечами — то своеобразное движение, что превращает его из англичанина во француза.
— Эй, мы успели! И никто не пострадал.
Я достаю из рюкзака книгу «Твоё кино — отстой!», сборник лучших рецензий Роджера Эберта на худшие фильмы. Визуальный сигнал оставить меня в покое. Сент-Клер намёк понимает. Он откидывается на стул и стучит ногой по безобразному синему ковровому покрытию.
Чувствую себя виноватой за резкость. Если бы не он, я бы опоздала на самолёт. Пальцы Сент-Клера рассеяно барабанят по животу. Тёмные волосы сегодня растрепанней, чем обычно. Уверена, он проснулся ненамного раньше меня, но, как обычно, «взрыв на макаронной фабрике» ему очень идёт. С болезненным уколом я вспоминаю наши общие утренние часы. День благодарения, о котором мы до сих пор не говорим.
Скучающая женщина называет места для посадки, сначала на французском, потом на английском. Я решаю быть хорошей девочкой и откладываю книгу.
— Где наши места?
Он проверяет посадочный талон.
— Сорок пять G. Паспорт не забыла?
Снова ощупываю пальто.
— Не забыла.
— Хорошо.
И затем его рука ныряет в мой карман. Сердце останавливается, но он не замечает. Он достаёт мой паспорт и открывает.
ПОСТОЙТЕ. ПОЧЕМУ У НЕГО МОЙ ПАСПОРТ?
Его брови ползут вверх. Я пытаюсь вырвать паспорт, но Сент-Клер не даёт.
— Почему у тебя глаза перекошены? — смеётся он. — Делала операцию на глаза и не сказала?
— Верни!
Ещё одна неудачная попытка; меняю тактику и тянусь к его сиденью.
Вытаскиваю его паспорт.
— НЕТ!
Открываю его… и вижу малютку Сент-Клера.
— Дружище, сколько лет этой фотографии?
Он бросает мне паспорт и вырывает свой.
— Я учился в средней школе.
Прежде чем я успеваю ответить, объявляется наша посадка. Мы прижимаем паспорта к груди и встаём в очередь. Скучающая бортпроводница пропускает билет через машинку, надрывает, и Сент-Клер проходит вперёд. Наступает моя очередь.
— Идёт позадка рядов от сорокового до пятидесятого. Позалуйста, оставайтесь на местах, пока я не назвала ващ ряд.
Она возвращает мне билет; её лакированные ноготки отпечатываются на бумаге.
— Что?! Я в сорок пятом…
А я нет. Вот, напечатанный жирными чернилами ряд. Тридцать третий. Я по глупости забыла, что мы не будем сидеть рядом, ведь мы не бронировали билеты вместе. Совпадение, что мы летим одним рейсом. Сент-Клер поджидает меня в конце коридора. Я беспомощно пожимаю плечами и протягиваю ему посадочный талон.
— Тридцать третий.
Он удивлён. Он тоже забыл.
Кто-то рычит на меня по-французски. Бизнесмен с безупречными чёрными волосами пытается протянуть билет бортпроводнице. Я бормочу извинения и отхожу в сторону. У Сент-Клера поникают плечи. Он машет на прощание и исчезает за углом.
Почему мы не можем сидеть вместе? Какой смысл в бронировании? Скучающая женщина называет мою секцию следующей, и я прокручиваю в голове страшные мысли об участи бортпроводницы, пока она пропускает билет через машинку. Хотя бы сижу у окна. Середина и проходы заняты бизнесменами. Я снова тянусь за своей книгой (полет будет долгим), как рядом с моим соседом заговаривают с вежливым английским акцентом.
— Прошу прощения, но не будете ли вы против поменяться со мной местами. Видите ли, я лечу с девушкой, и она беременна. Её немного укачивает в самолётах, и я подумал, что ей может понадобиться помощь, убрать волосы, когда… понимаете…
Сент-Клер любезно держит мешок для рвоты. Он раскачивается для пущего эффекта.
Мужчина вскакивает с сиденья, а моё лицо заливается румянцем. Беременная девушка?
— Спасибо. Моё место — сорок пять G.
Он опускается в освободившееся кресло и ждёт, пока мужчина исчезнет, прежде чем снова заговорить. Парень с другой стороны смотрит на нас с ужасом, но Сент-Клера это не заботит.
— Меня посадили с ужасной парочкой в одинаковых гавайских рубашках. Какой смысл страдать одному, если можно страдать вместе.
— Мне лестно, спасибо.
Но я смеюсь, и Сент-Клер выглядит довольным, пока мы не взлетаем. Он ногтями впивается в подлокотник, а лицо приобретает оттенок лаймового пирога. Я отвлекаю его историей о том, как я сломала руку, играя в Питера Пена. Оказалось, для полёта нужно что-то большее, чем просто загадать желание и выпрыгнуть из окна. Сент-Клер расслабляется, когда мы оказываемся выше облаков.
Восьмичасовой полет пролетает быстро.
Мы не обсуждаем, что ждёт нас по ту сторону океана. Ни его маму. Ни Тофа. Вместо этого мы заходим на сайт «Скаймолл» и играем в игру «чтобы ты купил на этой странице, но только одно». Сент-Клер смеётся, когда я выбираю тостер для хот-догов, а я подкалываю его по поводу незапотевающего зеркала для душа и самого большого в мире кроссворда.
— Они хотя бы практичны, — оправдывается он.
— Что ты будешь делать с постером гигантского кроссворда? «О, прости, Анна. Сегодня я не смогу пойти в кино. Я разгадываю двухтысячное слово по горизонтали, норвежский птичий зов».
— Я хотя бы не покупаю огромную пластиковую гору, чтобы скрыть «уродливые электрические столбы». Ты хоть понимаешь, что у тебя нет лужайки?
— Я смогу скрыть что-нибудь другое. Например… проваленный тест по французскому. Или незаконный самогонный аппарат.
Сент-Клер заливается чудесным мальчишеским смехом, и я улыбаюсь.
— Но что ты будешь делать с плавучим баром на дистанционном управлении?
— Использовать в ванной.
Он смахивает слезу с щеки.
— О-о-о, посмотри! Садовая статуя горы Рашмор. То, что нужно, Анна. И всего за сорок долларов! Считай, что даром!
Мы закругляемся на странице принадлежностей для гольфа и переключаемся на рисование шаржей на других пассажиров, но первым делом рисуем шарж на парня Евро-Дисней. Глаза Сент-Клера светятся, когда он набрасывает, как парень падает со спиральной лестницы Пантеона.
Огромное количество крови и уши Микки Мауса.
Через несколько часов Сент-Клер засыпает. Его голова падает на моё плечо. Я не смею шевельнуться. Поднимается солнце, небо окрашивается в розово-оранжевый оттенок, и отчего-то я думаю о шербете. Я нюхаю волосы Сент-Клера. Не сочтите меня странной. Просто… сиюминутный порыв.
Он, должно быть, встал раньше, чем я думала, потому что пахнет свежим душем. Чистотой. Здоровьем. М-м-м. Я проваливаюсь в спокойную дрёму и просыпаюсь только при объявлении посадки. Мы прилетели.
Я дома.


Сноска
1. Здесь героини вспоминают песню Джокера из тридцать восьмой серии сериала «Бэтмен» 1992 года выпуска. В русском дубляже сериала и данном варианте книги некоторые строчки переведены недословно, чтобы сохранить ритм песни. Если кому интересно, в оригинале песня звучит так:
Jingle bells, Batman smells,
Robin laid an egg
Batmobile lost it's wheel
And Joker got away...

Я нервничаю. Словно аниматронная группа из «Чак И. Чиз»¹ устроила вечеринку в моём животе. Я всегда ненавидела «Чак И. Чиз». Почему я думаю о «Чак И. Чиз»? Не знаю, отчего я так возбуждена. Я просто снова увижу маму. И Шонни. И Бридж! Бридж сказала, что приедет.
Рейс Сент-Клера в Сан-Франциско будет только через три часа, поэтому мы садимся на поезд, курсирующий между терминалами, и Сент-Клер провожает меня в зону прибытия. Мы молчим, с тез пор как вышли из самолёта. Думаю, дело в усталости. Мы доходим до контрольно-пропускного пункта безопасности — дальше Сент-Клеру нельзя. Дурацкие инструкции АБТ. Жаль, что я не могу познакомить его со своей семьёй. Группа «Чак И. Чиз» переходит на следующий уровень беспредела, что странно, потому что я не нервничаю из-за расставания. Я увижу Сент-Клера через две недели.
— Хорошо, Банана. Видимо, пришло время прощаться.
Он обхватывает ремни своего рюкзака, и я делаю то же самое.
В этот момент нам стоило бы обняться. Но я почему-то не могу это сделать.
— Передай маме привет от меня. То есть, я понимаю, что не знаю её. Просто она кажется очень хорошим человеком. И я надеюсь, что это так.
Он нежно улыбается.
— Спасибо. Я передам.
— Позвонишь мне?
— Да, конечно. Ты будешь так занята с Бридж и как его бишь там, что забудешь о своём английском товарище Сент-Клере.
— Ха! Значит, теперь ты англичанин!
Тыкаю его в живот.
Он хватает мою руку, и мы со смехом бодаемся.
— Я объявляю себя... человеком без… национальности.
Я вырываюсь на свободу.
— Всё равно я тебя поймала. Ой!
Седой мужчина в солнцезащитных очках ударяет по моим ногам красным в клеточку чемоданом.
— Эй, вы! Извинитесь! — кричит Сент-Клер, но мужчина уже слишком далеко, чтобы услышать.
Потираю голени.
— Ладно, проехали. Мне нужно идти.
Ещё один шанс обняться. Почему мы не можем этого сделать? Наконец я делаю шаг вперёд и осторожно его обнимаю. Сент-Клер замирает, и объятие выходит неуклюжим, особенно из-за рюкзаков. Я снова чувствую запах его волос. О, небеса.
Мы отходим друг от друга.
— Повесились на шоу сегодня вечером, — говорит он.
— Хорошо. Удачного полёта.
— Спасибо.
Он покусывает большой палец, а затем я прохожу через пункт, встаю на эскалатор и оглядываюсь напоследок. Сент-Клер подпрыгивает и машет мне. Я заливаюсь смехом. Его лицо сияет. Эскалатор увозит меня вниз.
Сент-Клер исчезает из виду.
Я сглатываю и оборачиваюсь. И затем… вот они. У мамы гигантская улыбка на лице, а Шонни прыгает и махает, точно как Сент-Клер.

— В последний раз говорю, Бриджет сказала, что очень сожалеет. — Мама расплачивается со сварливой женщиной за парковку около аэропорта. — Ей нужно репетировать.
— Конечно. Мы ведь с ней не четыре месяца друг друга не видели.
— Бридж — РОК-ЗВЕЗДА, — говорит Шонни с заднего сиденья. Его голос полон обожания
О-о-о! Кто-то стал фанатом.
— О, да?
— Она говорит, что её группа будет на MTV, но не как отстойная, а как одна из самых крутых, которую можно увидеть, только купив специальный кабельный пакет.
Я оборачиваюсь. Мой брат выглядит странно самодовольным.
— И откуда ты знаешь о специальных кабельных пакетах?
Шонни качает ножками. Одна из его веснушчатых коленных чашечек покрыта лейкопластырями Звёздных войн. Семью или восемью полосками.
— А вот знаю. Бридж рассказала.
— А. Ясно.
— А ещё она рассказала о молящихся богомолах. Что девочка-богомол съедает голову богомола-мальчика. И она рассказала мне о Джеке Потрошителе и НАСА, и показала, как готовить макароны с сыром. Очень вкусные, с мягким сыром.
— Что-нибудь ещё?
— Кучу всего.
Это уже… угроза.
— О. Эй, смотри, что у меня есть.
Расстёгиваю молнию на рюкзаке и достаю пластмассовую коробку. Это оригинальный песчаный человек из «Звёздных войн». Покупка на eBay проела мой недельный бюджет на еду, но это того стоило. Братик очень хотел эту игрушку. Я думала отдать подарок позже, но Шонни нужно срочно вернуться на мою сторону.
Держу пакет. Сердитая маленькая фигурка смотрит на меня с заднего сиденья.
— Счастливого раннего Рождества!
Шонни скрещивает руки.
— У меня уже есть такая. Бридж подарила.
— Шон! Что я говорила о благодарности? Скажи сестре спасибо. Ей пришлось нелегко, чтобы купить тебе такую вещь.
— Всё нормально, — бормочу я, убирая игрушку обратно в сумку. Удивительно, как маленький обиженный семилетка может управлять моими чувствами.
— Он просто скучал по тебе, вот и всё. Говорил о тебе без остановок. Просто он не знает, как выразить свои чувства теперь, когда ты здесь. Шон! Прекрати пинать кресло! Я же говорила тебе не толкать моё кресло, когда я за рулём.
Шонни мрачнеет.
— Мы можем заехать в «Макдональдс»?
Мама смотрит на меня.
— Ты голодна? Вас кормили в самолёте?
— Я не прочь перекусить.
Мы съезжаем с автомагистрали и едем к кафе. Обед ещё не подают, и Шонни закатывает истерику. Мы выбираем картофельные оладьи. Мама и Шонни берут колу, я заказываю кофе.
— Ты теперь кофеманка? — с удивлением передаёт мама кружку.
Я пожимаю плечами.
— В школе все пьют кофе.
— Ну, надеюсь, молоко ты всё ещё пьёшь.
— Как Шонни сейчас?
Мама скрипит зубами.
— Это особый случай. Его старшая сестра приехала домой на Рождество. — Она указывает на канадский флаг на моем рюкзаке. — Что это?
— Мой друг Сент-Клер купил его для меня. Чтобы я не чувствовала себя чужой.
Она поднимает брови и выезжает обратно на дорогу.
— В Париже много канадцев?
Моё лицо вспыхивает.
— Я просто чувствовала себя, понимаешь, глупо какое-то время. Одной из тех ужасных американских туристов с белыми кроссовками и камерами на шее. Поэтому он купил его для меня, чтобы я не чувствовала себя... смущённой. Американкой.
— Здесь нечего стыдиться, — отрезает она.
— Боже, мама, я знаю. Просто я имела в виду… ладно, забудь.
— Это английский мальчик с отцом-французом?
— У тебя какое-то к нему предубеждение?
Я злюсь. Мне не нравится, на что она намекает.
— Кроме того, он американец. Он родился здесь. Его мама живёт в Сан-Франциско. Мы сидели друг рядом с другом в самолёте.
Мы останавливаемся на красный свет. Мама пялится на меня.
— Тебе он нравится.
— О, БОЖЕ, МАМ.
— Так и есть. Тебе нравится этот мальчик.
— Он просто друг. У него есть девушка.
— У Анны есть па-а-арень, — поёт Шонни.
— Нет!
— У АННЫ ЕСТЬ ПА-А-АРЕНЬ!
Пригубливаю кофе и давлюсь. Он отвратителен. На вкус как дерьмо. Нет, даже хуже, чем дерьмо, — оно, по крайней мере, органического происхождения. Шонни всё ещё меня подразнивает. Мама оборачивается и хватает его за ноги. В результате брат снова бьёт по её креслу.
Мама видит, какую я строю гримасу над кофе.
— Боже, боже. Один семестр во Франции, и мы уже мисс Утончённость. Твой отец будет просто рад.
Как будто это был мой выбор! Как будто я просила поехать в Париж! И как она смеет вспоминать про папу.
— У А-А-А-АНЫ ЕСТЬ ПА-А-АРЕНЬ!
Мы возвращаемся на автомагистраль между штатами. Час пик, атлантское движение заглохло. Из машины позади играет убойный бас. Автомобиль впереди распыляет облако выхлопа прямо в нашу вентиляцию.
Две недели. Всего лишь две недели.

Сноска
1. «Чак И. Чиз» — американская сеть детских пиццерий. В меню — пицца, сэндвичи, картошка фри, салаты, пироги, мороженое, газировка. В заведениях проходят детские вечеринки, там играют в видеоигры и катают на маленьких паровозах. Часто проходят представления с аниматронными куклами.

Ура! Спасибо за сразу столько глав! Уже перевалили за середину, поздравляю!

Хочу максимально разгрузить эту книгу, чтобы вплотную заняться Трофеем. К тому же, очень много сейчас пойдет глав малюток.

По опросу Анну кто только не ждет. Где все эти люди? Ау! А мы пока готовим обновление еще больше прежнего.

Решила разбить главы обновления.



София мертва. Мама выезжала на ней только три раза после моего отъезда, и теперь машина застряла в какой-то ремонтной мастерской на Понсе де Леон-авеню. Мой автомобиль, может, и кусок красного металлолома, но это мой кусок красного металлолома. Я заплатила за неё из личных сбережений, вытерпев зловонье киношного попкорна в волосах и маргарин на руках. Её зовут в честь моего любимого режиссёра, Софии Копполы. София создаёт атмосферные импрессионистские фильмы со спокойным, но безупречным стилем. Она одна из только двух американских женщин-режиссёров, номинированных на Оскар.
Она должна была победить.
— Почему тебя не может подвезти кто-нибудь из друзей? — спрашивает мама, когда я жалуюсь, что не могу поехать на её минивэне на концерт «Ужасов по дешёвке».
— Поскольку Бридж и Тоф уже будут там. Им нужно всё настроить.
Капитан Джек вик, вик, викает, требуя внимания, так что я сую оранжевый шарик в его клетку и чешу за ушком.
— Может, Мэтт?
Я с ним месяцами не общалась. Догадываюсь, что он идёт, но, блин, с ним будет Черри Милликен. Нет, спасибо.
— Я не буду звонить Мэтту.
— Ну, Анна. Мэтт или минивэн. Решай сама.

Я выбираю бывшего. Раньше мы были хорошими друзьями, так что я как бы горю от нетерпения встретиться с ним снова. И возможно Черри не такое уж зло, как я помню. Только вот она зло. Абсолютное. Только пять минут в её компании, а я уже не могу постичь, как Бридж терпит её за ланчем каждый день.
Я сижу на заднем сиденье машины Мэтта. Черри оборачивается — её волосы ниспадают занавеской как в рекламе витаминного шампуня.
— Итак. Какие парни в Париже?
Я пожимаю плечами.
— Парижане.
— Ха-ха. Ты смешная.
Фальшивый смех — одна из её мелких особенностей. Что Мэтт в ней нашёл?
— Никого особенного?
Мэтт улыбается и глядит на меня через зеркало заднего вида. Не знаю почему, но я забыла, что у него карие глаза. Почему этот цвет делает некоторых людей удивительными, а других — полной посредственностью? Тоже самое с каштановыми волосами. Статистически говоря, Сент-Клер и Мэтт похожи. Глаза карие. Волосы тёмные. Цвет кожи белый. Есть значительная разница, но все же. Это всё равно, что сравнивать трюфели в шоколаде с дешёвым батончиком.
Я думаю о «трюфеле в шоколаде». И его девушке.
— Не совсем.
Черри рассказывает Мэтту какую-то историю, произошедшую в хоре, чтобы я не смогла вмешаться в разговор. Мистер Батончик объясняет мне, кто есть кто, но мои мысли далеко. Бриджет и Тоф. Не изменилась ли Бридж? Продолжатся ли наши с Тофом отношения?
И тут до меня наконец доходит. Я скоро увижу Тофа.
В последнюю нашу встречу мы поцеловались. Не могу не фантазировать о нашем воссоединении. Тоф выбирает меня из толпы, не в силах отвести взгляд. Посвящает мне песни. Встречает за кулисами. Целует в тёмном углу. Возможно, я все каникулы проведу с Тофом.
К тому времени, как мы доезжаем клуба, у меня порхают бабочки в животе, в самом хорошем смысле этого слова.
Только вот когда Мэтт открывает мне дверь, я понимаю, что мы не в клубе. Скорее... в кегельбане.
— Мы по адресу приехали?
Черри кивает.
— Здесь играют лучшие подростковые группы.
— О!
Бридж не упоминала про кегельбан. Но всё нормально, концерт всё равно будет здоровским. И я забыла, что нас не пустили бы в клуб, ведь мы несовершеннолетние. Странная забывчивость. Другое дело, если я бы прожила во Франции очень долго…
Внутри нам говорят, что нужно купить дорожку, иначе на концерт не пустят. Значит, мы должны также арендовать обувь. Гм, нет. Я ни за что её не надену. Сотни людей её носили, и, что, один пшик Лизола убьёт всё противные вонючие микробы? Сомневаюсь.
— Не надо, — говорю я, когда парень выкладывает кроссовки на прилавок. — Можете не выдавать.
— Леди. Играть без обуви запрещено.
— Я не играю.
— Леди. Возьмите обувь. Вы задерживаете очередь.
Мэтт хватает кроссовки.
— Прости. — Он качает головой. — Я забыл, как ты относишься к подобному.
Черри фыркает, и Мэтту приходится нести и её обувь. Он оставляет наши кроссовки под пластмассовыми оранжевыми стульями, и мы проходим к сцене, вжатую к дальней стене. Собралась небольшая толпа. Бридж и Тофа нигде не видно, остальных я не узнаю.
— Думаю, они будут первыми, — говорит Мэтт.
— Хочешь сказать, что они на разогреве в кегельбане для несовершеннолеток? — спрашиваю я.
Он бросает на меня косой взгляд, и я чувствую себя маленькой. Он прав. Это всё равно круто! Это их первый концерт! Но дурное предчувствие возвращается, пока мы гуляем по залу. Бесплатные футболки, растянутые на чудовищных пивных животах. Пухлые куртки НФЛ и жирные двойные подбородки. Конечно, я нахожусь в кегельбане, но различие между американцами и парижанами отвратительно. Теперь я увидела свою страну как нас, должно быть, видят французы, и мне стыдно. Могли эти люди хотя бы расчесаться, прежде чем выйти из дома?
— Хочу лакричную тянучку, — объявляет Черри. Она идёт к столику с закусками, и я могу думать только об одном: «Эти люди — ваше будущее?».
Эта мысль меня немного пугает.
Когда Черри возвращается, я сообщаю ей, что всего один кусочек от закуски с красным красителем №40 может убить моего брата.
— Боже, ты больная, — отвечает она. И я снова думаю о Сент-Клере. Когда я рассказала ему о красителе три месяца назад, вместо того чтобы обвинить меня в проблемах с головой, он спросил с неподдельным любопытством: «Почему?»
Вежливый ответ, когда кто-то предлагает такую увлекательную тему для разговора.
Интересно, он увидел маму. Хм, он в Калифорнии уже два часа. Его отец собирался забрать его и отвести прямо в больницу. Наверное, он с нею прямо сейчас. Нужно отправить ему смс и пожелать что-нибудь хорошего. Я достаю телефон, как крошечная толпа взрывается аплодисментами.
Забываю об смс.
Пульсируя волнением и энергией, «Ужасы по дешёвке» выходят из... комнаты для персонала. Ладно. Не так эффектно как выход из-за кулис, но они всё равно выглядят КРУТО. Ну, двое из них.
Басист прежний. Реджи раньше приходил к нам работу, выпрашивая у Тофа бесплатные билетики на последние экранизации по комиксам. У Реджи длинная чёлка, которая спадает более чем на половину лица и закрывает глаза, что я никогда не могу сказать, думает ли он о чём-либо. К примеру, я поинтересовалась: «Как новый “Железный человек”?», а он ответил: «Прекрасно» — таким скучающим голосом. И так как его глаза были скрыты, я не знала, имел ли он в виду, что фильм правда хороший или совсем плохий. Это раздражало.
Но Бриджет сияет. На ней майка, оголяющая загорелые руки. Светлые волосы убраны в бублики принцессы Леи, закреплённые палочками для еды. Интересно, подал ли эту идею Шонни. Подруга быстро меня находит. Её лицо сияет как рождественская ёлка. Я махаю в ответ, пока она поднимает барабанные палочки над головой, отсчитывает такт и начинает отжигать. Реджи выжимает соответствующую басовую партию, и Тоф — я оставляю его напоследок, потому что знаю, что как только увижу его, то не отведу глаз…
Тоф по-прежнему чертовски горяч.
Он ударяет по своей гитаре, словно хочет выбить искры, и у него выходит характерный агрессивный панк-рокерский вопль. Лоб и бакенбарды уже блестят от пота. Обтягивающие штаны в ярко-синюю клетку, которые, как я знаю, НИКОМУ на свете не стащить, напоминают мне о его синем рте, и это так божественно сексуально, что я готова умереть.
И тут... он замечает меня.
Тоф поднимает брови и улыбается — ленивая усмешка, от которой у меня тают внутренности. Мэтт, Черри и я стучим ногами и подпрыгиваем, и это так опьяняет, что мне равно, что я танцую с Черри Милликан.
— Бридж офигительна! — кричит она.
— Я знаю!
Моё сердце распирает от гордости. Она моя лучшая подруга, и я всегда знала, насколько она талантлива. Теперь все остальные тоже это признали. И не знаю, чего ожидала, — возможно, что чёлка Реджи помешает его игре — но он тоже довольно крут. Его рука рвёт струны, выбивая из инструмента дикую басовую партию, которая приводит нас в неистовство. Единственное крошечное, просто микроскопическое слабое пятно во всём этом... Тоф.
Не поймите меня превратно. Его бунтарская лирика «Я лузер» прекрасна. Притягательна. В ней столько гнева и страсти, что даже эта деревня за прилавком с обувью слегка трясёт головой. И, конечно, Тоф выглядит что надо.
Подкачала его игра. Нет, конечно, я не специалист в гитарах. Уверена, это трудный инструмент, и он исправится с практикой. Трудно совершенствоваться, если ты навечно застрял за прилавком с закусками. И он играет громко, это заводит. Я забываю, что нахожусь в кегельбане, забываю, что отрываюсь с моим бывшим и его новой девушкой, но всё заканчивается слишком быстро.
— Мы — «Ужасы по дешёвке». Спасибо, что пришли. Я Тоф, на бассах Реджи, а та горячая цыпочка за нами — Бридж.
Я кричу и ору.
Бридж улыбается Тофу. Он переводит взгляд в зал, поворачивается к толпе и хитро щурит глаза.
— И, да. Не пытайтесь затащить её в постель, я это уже сделал. ВЫСОСИ, АТЛАНТА. ДОБРОЙ НОЧИ!

Постойте. Что?
Я не расслышала: что он только что сказал?
Тоф опрокидывает ударом ноги стойку с микрофоном в великом придурошном жесте, и ребята спрыгивают со сцены. Это немного менее эффектно, так как они должны вернуться на сцену, чтобы забрать инструменты, прежде чем выйдет следующая группа. Я пытаюсь попасться Бридж на глаза, но она не смотрит на меня. Её взгляд отведён на тарелки. Тоф отпивает воды и машет мне рукой, забирает усилитель и направляется на автостоянку.
— Ух ты! Они были невероятны! — кричит Черри.
Мэтт хлопает меня по спине.
— Что думаешь? Она сыграла мне несколько недель назад, так что я знал, будет круто.
Смаргиваю слёзы.
— Гм. Что он только что сказал?
— Он сказал, что она играла пару песен для нас несколько недель назад! — кричит Черри прямо мне на ухо.
Отхожу назад.
— Нет. Что только что сказал Тоф? Перед частью про Атланту?
— Ты про «не пытайтесь подцепить мою девушку»? — спрашивает Черри.
Я не могу дышать. У меня сердечный приступ.
— Ты в порядке? — спрашивает Мэтт.
Почему Бридж не смотрит на меня? У меня заплетаются ноги, но Мэтт меня ловит.
— Анна. Ты же знала, что она встречается с Тофом, ведь так?
— Я должна поговорить с Бридж. — Дыхание перехватывает. — Я не понимаю…
Мэтт матерится.
— Не могу поверить, что она тебе не рассказала.
— Как... как долго?
— Со Дня благодарения, — говорит он.
— Дня благодарения? Но она не говорила... она никогда не говорила...
Черри весело.
— Ты не знала?
— НЕТ, Я НЕ ЗНАЛА.
— Ну же, Анна.
Мэтт пытается увести меня, но я отталкиваю его и бегу на сцену. Открываю рот, но не могу ничего сказать.
Бридж наконец смотрит на меня.
— Я сожалею, — шепчет она.
— Ты сожалеешь? Ты встречалась с Тофом целый месяц, и ты сожалеешь?
— Это случилось само собой. Я хотела рассказала, я…
— Но ты потеряла контроль над языком? Это легко, Бридж. Говорить легко. Смотри на меня! Я говорю прямо…
— Ты знаешь, что это не так! Я не хотела, чтобы так вышло, просто так получилось…
— О, ты не хотела разрушать мою жизнь? Это просто «случайность»?
Бридж встаёт из-за барабанов. Невозможно, но она выше меня.
— Что значит «разрушила твою жизнь»?
— Не строй из себя дурочку. Ты знаешь о чём я. Как ты могла так поступить со мной?
— Что? Вы же не встречались!
Я кричу от досады:
— Теперь уж точно не будем!
Она ухмыляется.
— Трудно встречаться с тем, кто в тебе не заинтересован.
— ЛГУНЬЯ!
— Чего? Ты променяла нас на Париж и ждёшь, что мы заморозим свои жизни до твоего возвращения?
У меня отвисает челюсть.
— Я не променяла вас. Меня отослали.
— O-o-o, да. В Париж. А я застряла в Дерьмоланте, штат Джорджия, в самой дерьмовой школе и занималась дерьмовой работой, нянча…
— Если нянчить моё брата такое дерьмо, почему ты этим занималась?
— Я не имела в виду…
— Хочешь настроить его против меня? Хорошо. Поздравляю, Бридж. План сработал. Мой брат любит тебя, а меня ненавидит. Пожалуйста, действуй, когда я снова уеду, ты ведь этого хотела, верно? Мою жизнь?
Она дрожит от ярости.
— Иди к чёрту.
— Забирай мою жизнь. Подавись. Только не пропусти часть, где моя ЛУЧШАЯ ПОДРУГА МЕНЯ ПОДСАДИЛА!
Опрокидываю стойку под тарелки, и они падают на сцену с оглушительным грохотом. Мэтт окликает меня. Он звал меня всё это время? Он хватает мою руку и проводит мимо электрических шнуров и штепселей, спрыгивает на пол и уводит дальше, дальше и дальше…
Все в кегельбане смотрят на меня.
Наклоняю голову, чтобы волосы упали на лицо. Я плачу. Это никогда бы не произошло, если бы я не дала Тофу её номер. Все эти ночные репетиции и... он сказал, что они занимались сексом! Что если они занимались этим в моём доме? Он приезжал, когда она сидела с Шонни? Они входили в мою спальню?
Меня сейчас вырвет. Меня сейчас вырвет. Меня щас…
— Тебя не вырвет, — говорит Мэтт. Я не понимала, что говорила это вслух, но мне всё равно, потому что моя лучшая подруга встречается с Тофом. Она встречается с Тофом. Она встречается с Тофом. Она встречается… с Тофом.
Тоф здесь.
Прямо передо мной, на автостоянке. Он расслаблен, прислонился бёдрами в своих синих брюках в клеточку к своему автомобилю.
— Что произошло, Аннабель Ли?
Он никогда не интересовался мной. Она так сказала.
Тоф распахивает руки для объятий, но я уже бегу к машине Мэтта. Я слышу его раздражённый возглас: «Что с нею?» — и Мэтт отвечает ему в отвращении, но я не слышу что. Я бегу, бегу и бегу, хочу оказаться как можно дальше от них, убежать как можно дальше от этой ночи. Мне жаль, что я не в кровати. Мне жаль, что я не дома.
Мне жаль, что я не в Париже.

— Анна. Анна, помедленней. Бриджет встречается с Тофом? — спрашивает Сент-Клер по телефону.
— Со Дня благодарения. Она об-обманывала меня всё это время!
Атлантский горизонт — сплошное пятно за окном автомобиля. Башни сияют в сине-белых огнях. Они более бессвязны, чем здания в Париже; в тех есть гармония. А здесь просто глупые прямоугольники, построенные, чтобы быть выше, лучше, чем остальные.
— Мне нужно, чтобы ты сделала глубокий вдох, — говорит Сент-Клер. — Хорошо? Глубоко вздохни и начни сначала.
Мэтт и Черри наблюдают за мной в зеркале заднего вида, пока я снова выкладываю всю историю. На другом конце провода тишина.
— Ты на линии? — спрашиваю я.
Я поражена, когда перед моим лицом появляется розовая ткань. Черри протягивает мне платок. Она выглядит виноватой.
Я беру его.
— Я здесь. — Сент-Клер сердится. — Мне только жаль, что я не рядом. С тобой. Мне жаль, что я не могу ничего для тебя сделать.
— Хочешь приехать и побить её за меня?
— Прямо сейчас я упаковываю метательные звёздочки.
Шмыгаю и вытираю нос.
— Я такая дурочка. Не могу поверить, что верила, что нравлюсь ему. Это хуже всего, знать, что я ему даже не нравилась.
— Фигня. Ты ему нравилась.
— Нет, не нравилась, — говорю я. — Бридж так сказала.
— Она ревнует! Анна, я был рядом в тот вечер, когда он впервые тебе позвонил. Я видел, как он смотрел на тебя на фотографиях. — Я протестую, но он меня обрывает: — Любой парень с рабочим членом — больной, если ты его не привлекаешь.
На обоих концах линии немая тишина.
— Конечно, потому что ты умная. И забавная. Я не говорю, чтобы ты не привлекательная. Ты красавица. Чёртов гомик...
Я жду.
— Ты всё ещё там или уже повесила трубку, потому что я конченный идиот?
— Я здесь.
— Боже, ты заставила меня им стать.
Сент-Клер сказал, что я привлекательная. Второй раз.
— С тобой так легко говорить, — продолжает он. — Иногда, я забываю, что ты не парень.
Беру свои слова обратно. Он думает, что я Джош.
— Проехали. Не могу вынести, чтобы меня прямо сейчас сравнивали с парнем…
— Я не то имел в виду…
— Как твоя мама? Просто, я говорила только о себе, а мы ведь должны были поговорить о ней, а я даже не спросила…
— Ты спросила. Ты поинтересовалась о её здоровье, как только взяла трубку. И технически это я позвонил тебе. И я звонил узнать, как прошёл концерт, и мы как раз об этом и говорили.
— О. — Я играю с игрушечной пандой, стоящей за пассажирским сидением. Она держит атласное сердце с надписью «Чмаффки». Подарок от Черри, без сомнения. — Но как она? Твоя мама?
— Мама... хорошо. — Его голос внезапно становится уставшим. — Не знаю, лучше ли ей или хуже, чем я ожидал. В некоторой степени и то и другое. Я представлял худшее — скелет в синяках — и мне легче, что всё не так плохо, но увидеть её вживую... она потеряла много веса. Она истощена и лежит в палате со свинцовой прокладкой. С пластмассовыми трубками.
— Тебе разрешили остаться с нею? Ты сейчас с ней?
— Нет, я в квартире. Мне разрешены только короткие визиты из-за радиоактивного облучения.
— Отец с тобой?
Он ничего не говорит с секунду, и я боюсь, что перешла черту. Но наконец он говорит:
— Он здесь. И я не ссорюсь с ним. Ради мамы.
— Сент-Клер?
— Да?
— Мне жаль.
— Спасибо.
Его голос затихает. Мэтт сворачивает в наш район.
Я вздыхаю.
— Мне нужно идти. Мы почти дома. Меня подвезли Мэтт и Черри.
— Мэтт? Твой бывший?
— София в ремонте.
Пауза.
— Гм.
Мы вешаем трубку, поскольку Мэтт паркуется у моего дома. Черри оборачивается и пялится на меня.
— Занятно. Это кто был?
Мэтт выглядит несчастным.
— Что? — огрызаюсь я.
— Ты говорила с тем парнем, но не хочешь говорить с нами?
— Простите, — бормочу я и выхожу из машины. — Он просто друг. Спасибо, что подвезли.
Мэтт выходит за мной. Черри тоже хочет выйти, но он бросает на неё колючий взгляд.
— Что это значит?! — кричит он. — Мы больше не друзья? Ты на нас забила?
Я плетусь к дому.
— Я устала, Мэтт. И хочу спать.
Он всё равно идёт за мной. Я достаю ключи, но он хватает моё запястье, чтобы помешать мне открыть дверь.
— Послушай, я знаю, что ты не хочешь говорить об этом, но я хочу сказать тебе одну вещь, пока ты не зайдёшь в дом и не проплачешь всю ночь…
— Мэтт, пожалуйста…
— Тоф — плохой парень. Он никогда не был хорошим. Не знаю, что ты в нём нашла. Он дерзит всем, абсолютно ненадёжен и носит глупую поддельную одежду…
— Почему ты говоришь мне это?
Я снова плачу и выдёргиваю запястье.
— Знаю, что не нравился тебе так сильно, как ты нравилась мне. Знаю, что ты предпочла бы быть с ним, и я смирился с этим давным-давно. Я пережил это.
Как же мне стыдно. Хотя я знала, что Мэтт в курсе моих чувств к Тофу, ужасно слышать, когда он говорит об этом вслух.
— Но я всё ещё твой друг. — Он злится. — И я устал смотреть, как ты тратишь свои силы на этого торчка. Ты всё время боялась поговорить о том, что происходит между вами, но если бы собралась с силами и спросила его, то поняла, что он не стоит того. Но ты не спросила. Ты никогда не говорили с ним о своих чувствах, ведь так?
Тяжесть боли невыносима.
— Пожалуйста, уезжай, — шепчу я. — Пожалуйста, просто уезжай.
— Анна. — Его голос становится громче, и он ждёт, чтобы я посмотрела на него. — От него только одно дерьмо, и Бридж тебе не призналась. Поняла? Ты заслуживаешь лучшего. Я искренне надеюсь, что тот, с кем ты недавно говорила… — Мэтт указывает на мобильный в моей сумочке, — …лучше, чем он.

Кому: Анна Олифант <Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.>
От кого: Этьен Сент-Клер <Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.>
Тема: СЧАСТЛИВОГО РОЖДЕСТВА
Ты уже привыкла к разнице во времени? Чёрт возьми, я не могу уснуть. Хотел позвонить, но не знал, проснулась ли ты, занимаешься семейными делами или ещё чем. В бухте такой густой туман, что на улице ничего не видно. Но уверен, выгляни я в окно, то убедился бы, что в Сан-Франциско вымерли все, кроме меня.

Кому: Анна Олифант <Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.>
От кого: Этьен Сент-Клер <Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.>
Тема: Забыл сказать
Вчера в больнице я видел парня в футболке с атлантского кинофестиваля. Я спросил, знает ли он тебя, но он не знает. А ещё я встретил огромного волосатого мужика и дерзком наряде миссис Клаус. Он раздавал подарки больным раком. Мама щёлкнула меня в тот момент (фото в приложении). У меня всегда такой испуганный вид?

Кому: Анна Олифант <Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.>
От кого: Этьен Сент-Клер <Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.>
Тема: Ты встала?
Просыпайся. Просыпайся-просыпайся-просыпайся.

Кому: Этьен Сент-Клер <Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.>
От кого: Анна Олифант <Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.>
Тема: Re: Ты встала?
Я встала! Шонни стал прыгать на моей кровати, кажись, три часа назад. Мы открыли подарки и съели сахарное печенье на завтрак. Папа подарил мне кольцо в форме сердца. «Папиному сердечку», — сказал он. Неужели я похожа на девушку, которая будет носить золотое кольцо с сердечком…
ПОДАРЕННОЕ ОТЦОМ. Он подарил Шонни тонны вещей из «Звёздных войн» и набор для полировки камней. Лучше бы он всё это мне дал. Не могу поверить, что мама пригласила его на Рождество. Она объясняет это тем, что они разошлись мирно (конечно нет) и нам с Шонни нужна фигура отца в жизни, но они только и делают, что всё время грызутся. Этим утром из-за моих волос. Папа хочет, чтобы я перекрасилась в брюнетку, потому что, по его мнению, я похожа на «обычную проститутку», а мама — чтобы я обесцветилась. Словно это им решать. Ой, пора бежать. Бабушка с дедушкой приехали, и дедуля хочет видеть свою милую девчушку. Должно быть, это я.
P. S. Влюблена в фото. Миссис Клаус, стопудово, пялится на твою задницу. И счастливого Рождества, извращенец.

Кому: Анна Олифант <Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.>
От кого: Этьен Сент-Клер <Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.>
Тема: ХАХАХА!
Это было ПРЕДОБРУЧАЛЬНОЕ КОЛЬЦО? Папа подарил тебе ПРЕДОБРУЧАЛЬНОЕ КОЛЬЦО?

Кому: Этьен Сент-Клер <Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.>
От кого: Анна Олифант <Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.>
Тема: Re: ХАХАХА!
Без комментариев.

Кому: Анна Олифант <Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.>
От кого: Этьен Сент-Клер <Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.>
Тема: Необычные проститутки
Я не о проститутках хотел поговорить (остальные в отличие от тебя будут просто страшилища; профессия жутко нечистоплотная), а вот о чём. Не находишь страшным, что мы оба проводим Рождество с отцами? Говоря о неприятных вещах, ты уже объяснилась с Бридж? Сейчас я в автобусе по пути в больницу. По возвращении жду полного отчёта о рождественском обеде. Сегодня я съел тарелку мюслей. Как мама жуёт эту дрянь? На вкус точно картон.

Кому: Этьен Сент-Клер <Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.
От кого: Анна Олифант <Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.>
Тема: Рождественский обед
МЮСЛИ? На дворе рождество, а ты ешь ЗЛАКИ??? Мысленно высылаю тебе тарелку с едой. Индейка в духовке, соус на плите, а пюре и запеканка готовятся, пока я это пишу. Постой. Уверена, ты сейчас уплетаешь за обе щёки хлебный пудинг, сладкие пирожки и всё в таком духе? Мысленно высылаю тебе хлебный пудинг. Хотя понятия не имею, что это такое. Нет, я ещё не разговаривала с Бриджет. Мама уговаривает меня ответить на её звонки, но каникулы у меня и так уже отстойные. (ПОЧЕМУ здесь мой отец? СЕРЬЁЗНО, ПУСТЬ УЕДЕТ. Он надел гигантский белый свитер крупной вязки и похож на жирного снеговика, и постоянно переставляет вещи в кухонных шкафчиках. Мама скоро прибьёт его. ПОЭТОМУ ОНА И НЕ ДОЛЖНА БЫЛА ПРИГЛАШАТЬ ЕГО НА ПРАЗДНИКИ) В любом случае не хочу участвовать в разборках.
P. S. Надеюсь, у твоей мамы дела лучше. Мне так жаль, что тебе придётся провести весь день в больнице. Мне, правда, очень бы хотелось отправить вам поднос с индейкой.

Кому: Анна Олифант <Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.>
От кого: Этьен Сент-Клер <Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.>
Тема: Re: Рождественский обед
ТЫ жалеешь МЕНЯ? Я в отличие от тебя знаю вкус хлебного пудинга. В больнице всё по-прежнему. Не буду грузить тебя подробностями. Напишу только, что мне пришлось битый час ждать обратный автобус под дождём. Сейчас я дома, а отец отправился в больницу. Мы прекрасно делаем вид, что друг друга не замечаем.
P. S. Мама просила поздравить тебя с Рождеством. Так что Весёлого Рождества от мамы, и Счастливого Рождества от меня.

Кому: Этьен Сент-Клер <Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.>
От кого: Анна Олифант <Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.>
Тема: СПАСИ
Самый худший обед на свете. Менее чем за пять минут всё пошло наперекосяк. Папа попытался заставить Шонни съесть запеканку с зелёной фасолью, и когда у него не получилось, обвинил маму, что она не даёт сыну достаточно овощей. Тогда она с грохотом опустила вилку и сказала отцу, что он не имеет ни малейшего права указывать, как ей воспитывать её детей. И тогда он вывалил на неё всё дерьмо про то, что он наш отец, а она — про то, что он нас бросил, и ВСЁ ЭТО ВРЕМЯ моя полуглухая бабушка кричала: «ГДЕ СОЛЬ?! ЗАПЕКАНКА БЕЗВКУСНАЯ! ПЕРЕДАЙТЕ МНЕ СОЛЬ!». А затем деда пожаловался, что индейка пересушена, и мама сорвалась. Она буквально начала визжать.
Шонни испугался и со слезами убежал в свою комнату, и когда я пришла его проверить, он РАЗВОРАЧИВАЛ КАРАМЕЛЬНУЮ ПАЛОЧКУ!!! Понятия не имею, откуда она взялась, но брат знает, что у него аллергия на краситель №40! Конечно, я отняла у него конфету, и он заплакал сильнее. Прибежала мама и накричала на МЕНЯ, будто это я дала Шонни дурацкую сладость. Никаких «спасибо, что спасла жизнь моему сыну, Анна». А потом пришёл папа, и родители снова начали цапаться; они даже не обратили внимания, что Шонни плачет. Так что я увела брата и накормила его печеньем, и теперь он бегает по кругу, а баба с дедой всё ещё сидят за столом, словно мы вернёмся и продолжим обед.
ЧТО НЕ ТАК С МОЕЙ СЕМЬЁЙ? Теперь папа стучит в мою дверь. Прекрасно. Может ли дурацкий праздник стать ещё хуже???

Кому: Анна Олифант <Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.>
От кого: Этьен Сент-Клер <Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.>
Тема: СПАСАЮ
Я телепортируюсь в Атланту. Подберу тебя, и мы отправимся в место, где родные нас не найдут. Шонни мы заберём с собой. Разрешим ему бегать по кругу, пока он не устанет, а затем вдвоём отправимся на прогулку. Как в День благодарения. Помнишь? И мы будем говорить обо всём, КРОМЕ наших родителей… а, возможно, будем молчать. Просто гулять. Будем идти и идти, пока весь остальной мир не перестанет существовать.
Мне очень жаль. Чего надобно твоему отцу? Пожалуйста, напиши, что я могу сделать.

Кому: Этьен Сент-Клер <Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.>
От кого: Анна Олифант <Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.>
Тема: Ах, было бы здорово
Спасибо, но всё нормально. Папа хотел извиниться. На долю секунду он был почти нормальным. Почти. Мама тоже извинилась, сейчас мы моем тарелки и делаем вид, что ничего не произошло. Не знаю. Я не хотела строить из себя истеричку, ведь твои проблемы намного хуже моих. Прости.

Кому: Анна Олифант <Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.>
От кого: Этьен Сент-Клер <Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.>
Тема: Ты злишься?
Мне выпала скукотень, тебе — ночной кошмар. Ты как?

Кому: Этьен Сент-Клер <Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.>
От кого: Анна Олифант <Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.>
Тема: Re: Ты злишься?
Нормально. Я рада, что смогла с тобой поговорить.

Кому: Анна Олифант <Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.>
От кого: Этьен Сент-Клер <Этот адрес электронной почты защищен от спам-ботов. У вас должен быть включен JavaScript для просмотра.>
Тема: Значит…
Значит, я могу позвонить?

В истории ужасных праздников этот занимает место худшего. Хуже, чем День независимости, когда дедушка пошёл смотреть фейерверк в килте и уговаривал нас спеть «Цветок Шотландии» вместо «Америка прекрасна». Хуже, чем Хэллоуин, когда Труди Шерман и я пришли в школу в костюме Глинды, и она объявила всем, что её наряд лучше, потому что у меня через юбку просвечиваются фиолетовые «понедельничные» трусики, и ЭТО БЫЛА ЧИСТАЯ ПРАВДА.
Я не разговариваю с Бриджет. Она звонит каждый день, но я не беру трубку. Всё кончено. Рождественский подарок, что я ей купила: крошечный пакетик, обёрнутый в красно-белую полосатую бумагу — валяется на дне чемодана. Это модель Пон-Нёф, старейшего моста в Париже. Он входил в набор железной дороги, и из-за моих скудных языковых навыков Сент-Клер битых пятнадцать минут убеждал владельца магазина продать мне только мост.
Надеюсь покупку можно вернуть.
Один раз я сходила в Ройал Мидтаун 14, и хоть мне удалось повидаться с Геркулесом; там был Тоф. Он ляпнул: «Привет, Анна. Почему ты игноришь Бридж?» — и мне пришлось бежать в туалет. Одна из новеньких пошла за мной и сказала, что по её мнению, Тоф — бесчувственный чмошный мудила, и я не должна на него залипать. Это было мило, но не очень помогло.
Позже Геркулес и я смотрели новейшее дрянное кино про Рождество и высмеяли одинаковые праздничные свитера актёров. Он рассказал мне о таинственном пакете с ростбифом, который нашёл в шестом зале, и что он наслаждается моим веб-сайтом. Он думает, что мои обзоры стали лучше. По крайней мере это было мило.
И мило, что мой папа уехал. Он продолжал выпрашивать меня о французских памятниках и делать эти раздражающие звонки своему редактору. Мы все вздохнули с облегчением, когда увидели, что он пакует чемоданы. Единственным ярким пятном был Сент-Клер. Мы говорим каждый день — звонки, электронные письма, смски. От моего внимания не ускользнуло, что когда я рассталась с Тофом, наше общение закончилось неудачей, но теперь, когда я не вижу Сент-Клера каждый день, мы говорим ещё больше.
И мне становится хуже из-за Тофа. Если бы мы были хорошими друзьями, то поддерживали связь. Глупо было думать, что у нас есть шанс построить отношения. Не могу поверить, что из всех людей именно Мэтт указал мне, что я вела себя как трусиха. И, честно, теперь, когда у меня есть время всё осмыслить, Тоф не кажется мне потерей потерь. Мне больно от мысли о нём только из-за Бриджет. Как она могла сохранить их отношения втайне от меня? Её предательство бесконечно болезненнее.
У меня нет планов на Новый год, так что я остаюсь дома с Шонни. Мама пошла проветриться с коллегами по работе. Я заказываю пиццу с сыром и смотрю с братишкой «Скрытую угрозу». Так сильно мне хочется доказать брату, что люблю его, — я выдержу Джа-Джа чёртова Бинкса¹. Позже брат достаёт игрушечные фигурки, пока мы следим за обратным отсчётом на Таймс-сквер по телевизору. Пкшу! Пкшу! Хан Соло подстреливает моего штурмовика, прежде чем тот успевает спрятаться за диванной подушкой.
— Хорошо, что я надела защиту от лазера, — говорю я, идя вперёд.
— Защиты от лазера не существует! Ты МЕРТВА! — Хан пробегает по спинке дивана. — ЙЕ-Е-Е-Е-Е!
Я беру королеву Амидалу.
— Хан, ты в опасности! Найди другой путь! У штурмовика защита от лазера.
— Ан-ня-я-я-я, остановись! Пкшу, пкшу!
— Отлично, — говорит Амидала. — Предоставь женщине сделать всю мужскую работу.
Она врезается лбом в голову штурмовика.
— ГХ-ХН-НО-О-О-О!
Тот падает с дивана.
Хан прыгает на ковёр и начинает снова стрелять.
Я достаю молодого Оби-Вана.
— O-o-o, Амидала. Ты вся сияешь. Поцелуй, поцелуй, поцелуй.
— Нет! — Шонни вырывает Оби-Вана у меня из рук. — Никаких поцелуев.
Достаю другую фигурку из игрушечной коробки Шонни. Песчаный человек, который ему, должно быть, купила Бриджет. Просто отлично.
— O-o-o, Амидала. Поцелуй, поцелуй, поцелуй.
— Песчаные люди не целуются! Они НАПАДАЮТ! РАР-Р-Р-Р-Р!
Он выхватывает и эту игрушку, но затем останавливается и рассматривает его пупыристую головку.
— Почему ты больше не дружишь с Бридж? — внезапно спрашивает он. — Она тебя обидела?
Вопрос застает меня врасплох.
— Да, Шон. Она поступила со мной не очень хорошо.
— Значит, она не будет больше за мной присматривать?
— Нет, уверена, что будет. Ты ей нравишься.
— Не люблю Бридж.
— Шон!
— Она тебя обидела. Ты всё время плачешь. — Он бросает песчаного человека на дно коробки. — Ты отдашь мне свой подарок?
Я улыбаюсь. Достаю свой рюкзак и хочу передать игрушку, но что-то меня терзает. Ох.
— Отдам только при одном условии. Веди себя хорошо с Бриджет. Мама может попросить посидеть с тобой только Бриджет и дедушку. А дедушка слишком стар для этого. — Я показываю на груду бракованных фигурок.
— Хорошо,— застенчиво отвечает братик.
Отдаю ему коробку, и он прижимает её к груди.
— Спасибо.
На кухни звонит телефон. Должно быть, мама. Шонни встаёт взять трубку, а я пока ищу нового парня для Амидалы.
— Я вас не понимаю, — раздаётся голос брата. — Пожалуйста, говорите на английском.
— Шон? Кто это? Просто повесь трубку.
Ага! Люк Скайуокер! Безрукий, но сойдёт. Амидала и Люк целуются. Постойте. Она ведь его мать? Отбрасываю Люка, как будто он лично оскорбил меня и снова роюсь в коробке.
— У тебя странный голос. Да, она здесь.
— Шон?
— Так ты её ПАРЕНЬ?
Мой брат маниакально смеётся.
Бросаюсь на кухню и выхватываю телефон.
— Алло? Сент-Клер?
На другом конце провода смеются. Шонни высовывает язык, и я упираю руку ему в голову.
— НЕ ЛЕЗЬ.
— Что, прости? — спрашивают по телефону.
— Я говорила с Шоном. Это ты?
— Да, это я.
— Откуда у тебя этот номер?
— Ну, видишь, есть такая книга. В ней белые страницы. А на этих страницах номера телефонов. А ещё есть онлайн.
— Это твой па-а-а-рень?! — кричит Шонни прямо в трубку.
Я снова его отодвигаю.
— Он мой друг. Иди посмотри телевизор.
— Что с твоим мобильным? — интересуется Сент-Клер. — Забыла зарядить?
— Неужели?! Это так на меня не похоже.
— Знаю, я удививлся, когда меня перенаправили на голосовую почту. Но я рад, что достал твой номер. На всякий случай.
Дополнительное усилие с его стороны, чтобы позвонить мне, делает меня счастливой.
— Чем занимаешься? Я думала, ты поехал праздновать.
— Не-а. Маме нехорошо, и я остался дома. Она спит, так что, наверное, буду праздновать Новый год в одиночку.
Его маму выписали из больницы несколько дней назад. Борьба идет с переменным успехом.
— Что насчёт Элли? — машинально спрашиваю я.
— Я, эм... говорил с ней раньше. В конце концов, это Новый год в Париже. Она вернулась на следующий день после Рождества, — добавляет он.
Я представляю, как они дышат в телефонную трубку, словно влюблённые ёжики. Моё сердце ухает вниз.
— Она ушла на вечеринку, — угрюмо отвечает он.
— Прости, что стала вторым твоим выбором.
— Не глупи. Третий выбор. Спящая мама, забыла?
Он снова смеётся.
— Спасибо. Ну, возможно мне стоит повесить трубку, пока мой первый вариант не заснёт.
Я проверяю Шонни, который затих в соседней комнате.
— Чепуха, я только что позвонил. Но как твой брат? Он был таким милым, хоть и не понял моих слов.
— У тебя смешной акцент.
Я улыбаюсь. Люблю его голос.
— Говори за себя, Атланта. Я слышал, как проскальзывал южный акцент…
— Нет!
— Да! Несколько раз на этой неделе.
Фыркаю, но моя улыбка становится шире. Я разговаривала с Мередит несколько раз во время семестра, но с ней никогда не было так весело, как с Сент-Клером. Иду с телефоном в гостиную, где свернулся Шонни с моим песчаным человеком. Мы вместе смотрим на обратный отсчёт. У нас с Сент-Клером разница в три часа, но нам всё равно. Как только пробивает полночь, мы дуем в воображаемые рожки и бросаем воображаемое конфетти.
И три часа спустя, когда пробивает полночь у него, мы празднуем снова.
И впервые с тех пор как я вернулась домой, я абсолютно счастлива. Это странно. Родимый дом. Как я могла так желать вернуться домой, только чтобы приехать и понять, что он исчез. Быть здесь, в моём реальном доме, и обнаружить, что дом теперь в другом месте.
Но это как-то неправильно.
Я скучаю по Парижу, но это не дом. Скорее... мне не хватает другого. Этой теплоты по телефону. Возможно ли, что в действительности дом — это человек, а не место? Раньше домом для меня была Бриджет. Может, Сент-Клер занял её место.
Пока я обдумываю это, наши голоса устают, и мы замолкаем. Мы просто составляем компанию друг другу. Моё дыхание. Его дыхание. Моё дыхание. Его дыхание.
Может, я никогда не признаюсь ему, но это правда.
Это дом. Мы двое.
наюсь ему, но это правда.
Это дом. Мы двое.


Сноска
1.
Джа-Джа Бинкс — вымышленный персонаж во второй трилогии «Звёздных войн».
Бинкс стал «символом» того, что многие рецензенты, назвали творческим недостатком фильма. Персонаж был подвергнут широкой критике и часто высмеивался людьми, которые считали, что Джа-Джа был включен в фильм исключительно для привлечения внимания детской аудитории.

Мне грустно от того, что я с таким облегчением возвращаюсь во Францию. Перелёт выдаётся тихим и долгим. Это мой первый полёт в одиночестве. К тому времени как самолёт приземляется в аэропорту Шарль де Голль, я жду не дождусь вернуться в американскую школу, даже если это значит, что мне самой придётся разбираться со схемой метро. Кажется, я уже почти не боюсь ездить сама.
Это неправильно. Или нет?
Возвращение в Латинский квартал выходит спокойным и лёгким, что я даже не сразу соображаю, что уже добралась до своей комнаты и распаковываю чемоданы. Общежитие Ламбер наполнено приятным гулом. Все возвращаются. Я смотрю сквозь шторы на ресторан через улицу. Никакой оперной певицы, но сейчас только полдень. Она придёт вечером. Я улыбаюсь от этой мысли.
Звоню Сент-Клеру. Он приехал прошлым вечером. Погода нетипично тёплая, и они с Джошем этим пользуются: тусуются на ступеньках Пантеона. Сент-Клер зовёт меня присоединиться к ним. Конечно, я согласна.
Не могу это объяснить, но стоит мне выйти на улицу, как у меня начинают шалить нервы. Почему меня трясёт? Прошло всего две недели, но такие странные. Сент-Клер превратился из сбивающего-с-толка-не-пойми-что в моего ближайшего друга. И он чувствует тоже самое. Мне не нужно спрашивать: я знаю это, как своё собственное отражение.
Резко останавливаюсь и выбираю длинный путь к Пантеону. Город прекрасен. Появляется шпиль великолепного Сент-Этьен-дю-Мон, и я думаю о том, как мама Сент-Клера собирает корзинку для пикника и рисует голубей. Пытаюсь представить, как он, маленький, бегает по ступенькам этой церкви в школьной униформе, коротких шортиках и с ободранными коленками, но не могу. Я вижу лишь парня, которого знаю, — спокойного и собранного. Руки в карманах. Уверенный шаг. Парня, излучающего естественное обаяние, которое всех привлекает, ослепляет.
Выглядывает январское солнце и согревает мне щёки. Двое мужчин с элегантными сумками останавливаются полюбоваться небом. Нарядная женщина на шпильках замирает в удивлении. Я улыбаюсь и прохожу мимо. А затем поворачиваю за ещё один угол, и мою грудь сдавливает так сильно, так больно, что я больше не могу дышать.
Там он.
Он сгорбился над огромным талмудом, не обращая на весь остальной мир ни малейшего внимания. Ветер треплет его тёмные волосы, Сент-Клер покусывает ногти. Джош сидит на несколько ступенек выше; чёрный альбом открыт, карандаш летает над бумагой. Ещё несколько человек наслаждаются нечастым в это время года солнечным светом, но стоит мне отвести от них взгляд, как я уже о них не помню. Из-за него.
Хватаюсь за край столика придорожного кафе, чтобы не упасть. Посетители смотрят на меня с тревогой, но мне всё равно. Меня шатает, я задыхаюсь.
Как я могла быть такой глупой?
Как я могла хоть на секунду поверить, что не люблю его?

Наблюдаю за ним. Он покусывает ноготь на левом мизинце: должно быть, книга очень интересная. Мизинец означает волнение или радость, большой палец — раздумье или беспокойство. К своему удивлению, я знаю значение всех этих жестов. Насколько пристально я за ним наблюдала?
Мимо проходят две немолодые женщины в шубах и шапках. Одна из них останавливается и оборачивается. Она задаёт мне вопрос на французском. Не могу точно перевести фразу, но знаю, что она беспокоится, всё ли со мной хорошо. Я киваю и благодарю. Она бросает тревожный взгляд напоследок, но уходит.
Я не могу идти. Что мне сказать? Четырнадцать дней телефонных разговор, а теперь, когда мы встретимся вживую, я сомневаюсь, что смогу выдавить из себя «привет». Один из обедающих в кафе встаёт помочь мне. Отпускаю круглый стол и плетусь по улице. У меня подкашиваются колени. Чем ближе я подхожу, тем сильнее ощущаю мощь. Пантеон огромен. Ступени так высоки.
Он поднимает голову.
Наши взгляды встречаются, и его лицо медленно расплывается в улыбке. Моё сердце бьётся сильнее и сильнее. Почти дошла. Он опускает книгу и встаёт на ноги. И вот — в секунду, когда он называет меня по имени, — всё меняется.
Он больше не Сент-Клер, всеобщий любимец и друг.
Он Этьен. Этьен как в ночь нашей встречи. Он Этьен, мой друг.
И больше.
Этьен. Мои ножки перепрыгивают ступеньки в два такта. Эть-ен, Эть-ен, Эть-ен. Его имя растекается по моему языку, точно жидкий шоколад. Он так прекрасен, так идеален.
Во рту пересыхает, стоит ему распахнуть руки и заключить меня в объятия. Сердце бешено стучит, и я смущаюсь, потому что знаю, он это почувствовал. Сент-Клер разжимает объятия, и я пячусь. Он ловит меня, чтобы я не упала на ступени.
— Ноги тебя не держат, — говорит он. Но не думаю, что он меня бранил.
Я краснею и виню свою неуклюжесть.
— Да, всё могло плохо закончиться.
Фух. Голос не дрожит.
Сент-Клер смотрит на меня в изумлении.
— Ты в порядке?
Я понимаю, что он всё ещё держит меня за плечи, и вся вздрагиваю от его прикосновения.
— Да. Отлично. Супер!
— Привет, Анна. Как каникулы?
Джош. Я совсем про него забыла. Этьен осторожно меня отпускает, пока я вспоминаю про Джоша, но всё время пока мы болтаем, мечтаю, чтобы он вернулся к рисованию и оставил нас одних. Через минуту он переводит взгляд мне через плечо — туда, где стоит Этьен, — и строит забавную рожицу. Джош замолкает и с головой уходит в рисование. Оборачиваюсь, но лицо Этьена ничего не выражает.
Мы вместе садимся на ступени. Я никогда так не нервничала из-за него с нашей первой недели в школе. Мысли путаются, язык завязывается бантиком, а живот делает кульбиты.
— Мы что ли исчерпали все темы для разговоров за каникулы? — говорит он после мучительной минуты тишины.
Давление ослабевает.
— Наверное, вернусь я в общежитие.
Делаю вид, что встаю, и он смеётся.
— У меня кое-что для тебя есть, — тянет он меня за рукав. — Запоздалый рождественский подарок.
— Для меня? Но я ничего тебе не купила!
Он засовывает руку в карман и достаёт нечто маленькое, спрятанное в кулаке.
— Он маленький, так что не обольщайся.
— О-о-о, что это?
— Увидел его, когда был с мамой, и подумал о тебе…
— Этьен! Не тяни!
Он моргает от неожиданности, услышав своё имя. Моё лицо заливается краской, и меня охватывает навязчивое ощущение, что он точно знает, о чём я думаю. Он принимает удивлённый вид и произносит:
— Закрой глаза и протяни ладонь.
Всё ещё заливаясь краской, я слушаюсь. Его пальцы касаются моей кожи, и я резко одёргиваю руку, словно меня ударило током. Что-то падает и приземляется с тихим дзиньканьем позади нас. Открываю глаза. Он смотрит на меня с тем же удивлением.
— Упс, — выдавливаю я из себя.
Он поднимает взгляд на меня.
— Кажется… кажется, оно упало вот сюда.
Опускаюсь на корточки, но даже не знаю что ищу. Я так и не почувствовала, что он положил мне в руку. Я почувствовала только его.
— Ничего не вижу! Только камешки и голубиный помёт, — добавляю я, стараясь вести себя нормально.
Где оно? Что это?
— Нашёл.
Он поднимает что-то крошечное и жёлтое со ступеньки выше. Отхожу назад и снова протягиваю руку, на этот раз готовясь к прикосновению. Этьен медлит и разжимает ладонь на несколько дюймов выше моей. Словно остерегается меня касаться.
Стеклянная бусина. В форме банана.
Он прочищает горло.
— Я знаю, что только Бриджет называла тебя Бананой, но маме стало лучше на прошлой неделе, и мы сходили в её любимый магазин бусин. Я увидел этот банан и подумал о тебе. Надеюсь, ты не против, что кто-то ещё пополнил твою коллекцию. Особенно с тех пор, как ты с Бриджет… знаешь, о чём я…
Сжимаю бусину в ладони.
— Спасибо.
— Мама всё гадала, зачем мне эта бусина.
— Ты признался?
— Что это подарок для тебя, конечно.
Он так это произносит. Ах!
Улыбаюсь лучезарной улыбкой. Бусина такая лёгкая, что я почти её не чувствую, кроме небольшого холода на ладони. Говоря о холоде…
Я дрожу.
— Это на улице так холодно, или я замёрзла?
— Возьми.
Этьен разматывает чёрный шарф, свободно висящий вокруг шеи, и передаёт мне. Я нежно беру его и укутываюсь. У меня кружится голова. Шарф пахнет чистым парнем. Он пахнет им.
— Классно выглядишь, — замечает он. — Снова обесцветилась.
Смущённо касаюсь пряди.
— Мама помогла.
— Ветер злой, я за кофе.
Джош захлопывает альбом. Я снова забыла, что он рядом.
— Вы со мной?
Этьен ждёт моего ответа.
Кофе! Страсть как хочу настоящий кофе. Я улыбаюсь Джошу.
— Само собой.
И затем спускаюсь по ступеням Пантеона, холодного, белого и сверкающего, в самом красивом городе мира. Я иду с двумя красивыми, умными, забавными парнями, и у меня улыбка во весь рот. Если бы Бриджет видела меня сейчас…
Я вот о чём: кому нужен Кристофер, когда в мире существует Этьен Сент-Клер?
Но стоит мне подумать о Тофе, как желудок по-прежнему сдавливает. Мне стыдно за надежду, что он будет меня ждать. Что я потратила на него столько времени. Впереди Этьен смеётся над словами Джоша. И его смех пробуждает во мне невероятную панику; в мыслях снова и снова раздаётся один и тот же вопрос:
Что делать? Я влюблена в своего нового лучшего друга.

Обьявление: с 22.07 до 10.08 не будет обновлений по проектам:

Анна и французский поцелуй

Баллада о пустыне

Лилия Нила (бедная!!!)


Причина: Редактор уехал на море. Надеюсь на ваше понимание.

Это болезнь. Этьен. Как сильно я люблю его.
Я люблю Этьена.
Люблю, как он приподнимает бровь, когда находит, что я сказала нечто умное или клёвое. Люблю слушать его топот над потолком моей спальни. Люблю, что акцент на его первом имени называют акутом: у него действительно милый акцент¹.
Люблю.
Люблю сидеть рядом с ним на физике. Случайно касаться его во время лабораторных. Его неряшливый почерк на наших листах с заданием. Люблю протягивать ему рюкзак по окончанию урока: мои пальцы потом пахнут им добрых десять минут. А когда Аманда морозит какую-нибудь глупость, он вместе со мной закатывает глаза — это я тоже люблю.
Люблю его мальчишеский смех, мятые рубашки и нелепую вязаную шапку. Люблю его большие карие глаза, и то, как он кусает ногти. И я так сильно люблю его волосы, что готова за них умереть.
Не люблю я в нём только одно. Её.
Элли мне и раньше не нравилась, но это ничто по сравнению с моими чувствами сейчас. Не имеет значения, что я могу сосчитать все наши встречи на пальцах одной руки. Просто я не могу отделаться от первого впечатления. Свет фонаря. Её пальцы в его волосах. Каждый раз как я остаюсь одна, мои мысли возвращаются к тому вечеру. Я додумываю продолжение. Она касается его груди. Я додумываю продолжение. Его спальня. Он снимает с неё платье, целует, их тела вжимаются друг в друга — и боже! — меня охватывает жар, а желудок скручивает узлом.
Я сочиняю, как они расстанутся. Как он разобьёт ей сердце, а она ему, и как я ей отомщу. Я хочу запустить пальцы в её французские волосы и рвануть их с такой силой, чтобы в руках остался скальп. Я хочу запустить когти ей в глаза и сжать.
Видимо, я совсем недобрая девочка.
Мы с Этьеном редко её обсуждали, но теперь эта тема стала полным табу. Это очень сильно мучает меня, потому что после возвращения с зимних каникул, у них, кажется, снова начались проблемы. Как одержимый сталкер, я веду счёт, сколько вечеров он провёл с ней, а сколько со мной. Я выигрываю.
Так почему он не порвёт с ней? Почему, почему, почему?
Это так меня терзает, что я съедаю себя изнутри, а давление в груди становится таким невыносимым, что мне нужно с кем-нибудь поговорить, иначе взорвусь. Выбираю Мередит. Ведь она также вовлечена в происходящее, как и я. Мы в её комнате, и она помогает написать мне сочинение про домашнее животное на французском. На Мер футбольные шорты и кашемировый свитер, и как бы нелепо это не выглядело, они умилительно ей подходят. Она даже сделала эффект соломы на голове. Забавы ради.
— Хорошо, но здесь нужно обычное настоящее время, — объясняет она. — Ты ведь не кормишь Капитана Джека морковными палочками прямо сейчас.
— О, точно.
Я исправляю ошибку, но мои мысли заняты совсем не французскими глаголами. Я пытаюсь сочинить как бы непринуждённо перевести разговор к Этьену.
— Прочти ещё раз. Только сделай смешной голос! Тот фальшивый французский, на котором ты заказала кафи крэм в том новом местечке с Сент-Клером.
Я действительно говорю с ужасным акцентом, но хватаюсь за предоставленную возможность.
— Знаешь, меня, эм, кое-что беспокоит. — Я понимаю, что у меня просто неоновыми буквами горит «Я! ЛЮБЛЮ! ЭТЬЕНА!», но всё равно продолжаю: — Почему они с Элли до сих пор вместе? Они ведь почти не видятся. Так?
Мэр замирает, оборачивается и… я попалась. Она знает, что я тоже в него влюблена.
Однако затем я понимаю, как она борется с ответом: она переживает ту же драму, что и я. Она даже не заметила мой странный тон.
— Да. — Она медленно опускается на пол. — Но всё не так просто. Они были вместе целую вечность. Как старая супружеская пара. И к тому же они оба… осторожные.
— Осторожные?
— Да. Ты понимаешь, о чём я. Сент-Клер не решится изменить свою жизнь, и Элли такая же. Она целую вечность выбирала университет, а в конце остановила выбор на соседнем квартале. Я не хочу сказать, что Парсонс не престижный университет, ничего такого, но она выбрала его, только потому что он рядом. И теперь, после случившегося с мамой Сент-Клера, мне кажется, он боится потерять кого-то ещё. К тому же, Элли не собирается разрывать отношения, пока у его матери рак. Даже если эти отношения уже нездоровые.
Я щёлкаю по кнопке на ручке. Щёлк, щёлк, щёлк, щёлк.
— Думаешь, они несчастливы?
Она вздыхает.
— Не несчастны, но и… счастливыми их не назовёшь. Довольно-таки счастливы, наверное. В моих словах хоть есть смысл?
Есть. И это я ненавижу. Щёлк, щёлк, щёлк, щёлк.
Я это к тому, что не могу поговорить с ним, потому что рискую нашей дружбой. Я должна вести себя, словно ничего не изменилось, что я отношусь к нему также, как к Джошу. Который, на следующий день, совершенно не слушает лекцию по истории уже миллиардный раз подряд. Он прячет на коленях графический роман Крэйга Томсона «Прощай, Чанки Ройс» и что-то рисует в альбоме. Он делает записи, но только не о штурме Бастилии.
Джош и Рашми снова поцапались за обедом. Никого больше не волнуют прогулы Этьена, но Джош отлынивает от занятий с пугающей частотой. Он перестал делать домашку. И чем сильнее давит Рашми, тем сильнее он на неё огрызается.
Профессор Хансен расхаживает перед учительским столом. Это коренастый мужчина в очках с толстыми стёклами и жиденькими волосами, которые разлетаются в стороны всякий раз, как он стучит по столу, требуя внимания класса. Он рассказывает нам о грязной части истории и никогда не заставляет зубрить даты. Я понимаю, почему Этьен любит историю, ведь такой классный учитель преподавал у него целых четыре года.
Хотелось бы мне не сводить все темы к Этьену.
Рассматриваю сидящих передо мной одиннадцатиклассников и понимаю, что не я одна заложница гормонов. Эмили Мидлстоун наклонилась поднять ластик, а Майк Рейнард пялится в её декольте. Ничего себе. Только вот Эмили сохнет по лучшему другу Майка, Дэйву. Ластик Эмили обронила специально, но Дэйву всё равно. Он внимательно слушает рассказ профессора.
Дэйв замечает мой взгляд и оживляется. Тут же отворачиваюсь. Эмили просверливает меня взглядом, но я вежливо улыбаюсь в ответ. Она вернулась в школу с мелированным локоном. Покрасилась в блондинку, а локон сделала розовым, как у меня. Почти.
Профессор Хансен описывает подробности казни Марии Антуанетты. Не могу сосредоточиться. Мы с Этьеном идём в кино после занятий. Джош и Рашми идут вместе с нами, а Мер нужно на тренировку; счёт этой недели до сих пор остаётся в мою пользу: 4:1. Учитель бьёт по очередной парте, и рыжая слева от меня подпрыгивает и роняет бумаги.
Наклоняюсь помочь ей, и, к моему удивлению, обнаруживаю целую страницу, изрисованную знакомой татуировкой в виде черепа. Поражённо поднимаю взгляд. Лицо рыжей под цвет её волос. Оглядываюсь на Джоша и поднимаю бровь. Её глаза становятся огромными от ужаса, но я качаю головой и улыбаюсь. Не расскажу.
Как её зовут? Айла. Айла Мартин. Она живёт на моём этаже, но девочка такая тихоня, что я часто забываю о её существовании. Ей стоит быть активней, если ей нравится Джош. Они оба такие стеснительные. Жалко, а из них бы получилась милая пара. Возможно, не такая вздорная как с Рашми. Почему правильные люди никогда вместе не сходятся? Почему люди боятся разорвать отношения, даже если они ведут в никуда?
Продолжаю размышлять об этом, когда мы с Этьеном стоим на первом этаже у комнаты Джоша, ожидая, когда он будет готов идти в кино. Этьен прижимает ухо к двери, а затем отпрыгивает, словно его обожгло.
— В чём дело?
Он морщится.
— Они снова.
Я иду за ним на улицу.
— Там Рашми?
—Они сексом занимаются, — прямо говорит он. — Лучше им не мешать.
Я рада, что он идёт впереди и не видит моего лица. Не то чтобы я готова спать с кем-то — я не готова — но между нами до сих пор дурацкая стена. Я всегда знала о ней. Cнова думаю об Этьене и Элли. Он ласкает кончиками пальцев её обнажённое плечо. Её губы касаются его горла. Прекрати думать об этом, Анна.
Прекрати, прекрати, ПРЕКРАТИ.
Перевожу разговор на его маму. Она закончила лечиться, но мы узнаем, выздоровела ли она окончательно только в марте. Докторам нужно подождать, когда её организм полностью очистится от радиации, и только потом они смогут провести тесты. Этьен застрял между беспокойством и надеждой, но я направляю его в сторону надежды, когда это возможно.
Сегодня ей хорошо и ему тоже. Он рассказывает мне об её лекарствах, но я слушаю вполуха, так как любуюсь его профилем. Вспоминаю День благодарения. Это силуэт тех же ресниц, носа, что и в темноте моей спальни.
Господи, он прекрасен.
Мы идём в наш любимый кинотеатр; мы прозвали его «театр мамочки и дедули-бассет-хаунда». Это уютненький театр с одним залом всего в нескольких кварталах от общежития, и управляет им джентльмен, который выгуливает Пусу, собачку из кондитерской. Не думаю, что он «мамочка» — владелец Пусы больше соответствует типу «дедули» — но это прозвище всё равно ему подходит. Мы входим в кинотеатр, и дружелюбный горделивый мужчина за стойкой кричит нам:
— Джо-джа! Атланна, джо-джа!
Я улыбаюсь в ответ. Он практикует со мной разговорный французский, а я помогаю ему с английским. Он помнит, что я из Атланты, штат Джорджия (джо-джа!). Мы перекидываемся парой слов о погоде. А затем я спрашиваю, счастлив ли Пуса, и любит ли он, джентльмен, хорошую еду. По крайней мере я пытаюсь.
Сегодня в дневном сеансе «Римские каникулы», зал пуст. Этьен вытягивает ноги и откидывается на спинку.
— Хорошо, есть цитата. Зло ещё…
— …никогда не выглядело так привлекательно.
— Да!
Его глаза сияют. Это наша любимая игра: один начинает фразу-клише, другой должен закончить.
— С такими друзьями…
Он вторит моему мрачному голосу.
— Кому нужны враги?
Мой смех отскакивает от обитых тканью стен, а Этьен старается сохранить серьёзный вид. У него ничего не выходит, и он широко улыбается из-за своей неудачи. Моё сердце пропускает удар. Должно быть, у меня очень странный вид, потому что Этьен прикрывает ладонью рот.
— Не смотри так.
— О чём ты?
— Мои зубы. Ты пялишься на мои нижние зубы.
Я снова смеюсь.
— Я что, не имею права смеяться над чужими зубами. К твоему сведению, я круто умею плеваться водой из щёлочки. Бридж всё время дразнила меня за…
Замолкаю. Мне плохо. Я так и не поговорила с Бриджет.
Этьен убирает ладонь. У него серьёзное выражение лица, возможно даже защитное.
— Я люблю твою улыбку.
Я тоже люблю твою.
Но мне не хватает смелости произнести это вслух.

1. Идет непереводимая игра слов. Сначала героиня использует латинский термин «акут», acute accent (в нашем языке это простое ударение), а затем отделяет в первом слове артикль — a cute accent (милый акцент).

Девушка на вахте улыбается, стоит ей меня завидеть.
— У меня для тебя посылка!
Двери дома Ламбер снова открыты, мои друзья толпятся за мной. Девушка передаёт мне огромную коричневую коробку, и я с радостью расписываюсь за неё.
— От мамы? — интересуется Мер.
Её щёки раскраснелись от мороза.
— Да!
Сегодня мой день рождения. И я точно знаю, что внутри. С нетерпением несу коробку на диван и ищу чем бы открыть. Джош достаёт ключ от своей комнаты и разрезает ленту.
— А-А-А! — кричит он.
Рашми, Мер и Этьен заглядывают внутрь, а я в душе торжествую.
— Нет!— кричит Мер.
— Да, — говорю я.
Этьен достаёт узкую зелёную коробочку.
— Печенье?
Джош выхватывает у него коробочку.
— Не просто печенье, мой славный английский друг, а Син Минтс. — Он поворачивается ко мне. — Можно открыть?
— Конечно!
Каждый год на мой день рождения родные покупают мне до отвала печенье скаутов вместо торта. Посылка пришла просто идеально.
Рашми достаёт коробку с лимонным кремом Шарлотт.
— Твоя мама лучшая.
— Что такого особенного в… тагалонгсе? — спрашивает Этьен, рассматривая очередную коробочку.
— ТАГАЛОНГС? — Мер вырывает у него пачки.
— Это самые вкусные сладости на всей планете, — объясняю я Этьену. — И продают их только в это время года. Ты никогда не пробовал печенье скаутов?
— Кто-то что-то сказал про печенье скаутов?
Я удивлена тому, что из-за моего плеча выглядывает Аманда Спиттертон-Уотс. У неё выпячиваются глаза от вида моей добычи.
— Печенье скаутов?
За нами появляется ещё одно лицо со знакомым выражением смущения. Это Чизбургер. Аманда выпячивает губу в отвращении и поворачивается ко мне.
— Ты должна дать мне Син Минтс.
— Эм, да конечно, — отвечаю я.
Джош строит гримасу, но я всё равно протягиваю угощение. Аманда впивается зубами в шоколадную вафлю и виснет на Этьене. Она стонет от удовольствия. Этьен пытается её оттолкнуть, но она крепко в него вцепилась. Аманда облизывает губы. К моему удивлению, на них не остаётся ни одной крошки. Как у неё получилось?
— Ты когда-нибудь их пробовал? — спрашивает она Этьена.
— Да, — врёт он.
Рашми фыркает.
За моей спиной раздаётся кашель. Чизбургер жадно смотрит на мою коробку. Я перевожу взгляд на Аманду Руку-Вцепительницу и достаю целый блок печенья.
— Угощайся, Чизбургер.
Он смотрит на меня с удивлением, а затем принимает свой обычный вид.
— О-о-о! Спасибо, Анна.
Чизбургер берёт печенье и топает к лестнице.
Джош в ужасе.
— Почему-ты-раздаёшь-печенье?
— Серьёзно. — Мер окидывает Аманду раздражённым взглядом. — Давай уйдём в более уединённое место.
Она берёт мой коробок и несёт к лестнице. Всегда готовая ко всему, у Мер находится свежее молоко в мини-холодильнике. Ребята желают мне счастливого дня рождения и мы чокаемся. А затем наедаемся до отвала.
— М-м-м. — Этьен стонет на полу. — Тагалонгс.
— Я же тебе говорила, — отвечает Мер, слизывая арахисовое масло в шоколаде с колец.
— Прости, что мы тебе ничего не подготовили. — Рашми падает на пол. — Но спасибо за угощение.
Я улыбаюсь.
— Всегда пожалуйста.
— Вообще-то, — поднимается Этьен, — я хотел пригласить тебя на ужин, но, кажется, уже никто не голоден.
Он тянется к рюкзаку.
— Но ты ведь ненавидишь дни рождения! — отвечаю я.
— Не благодари. И я их не ненавижу. Просто не праздную. Прости, что не завёрнуто.
Он протягивает мне блокнот на пружинах.
Я смущена.
— Эм… спасибо.
— Он для левшей. Видишь? — Он листает блокнот в обратном порядке. — Ты уже исписала свой заметками и рецензиями на фильмы, и я подумал, что тебе скоро понадобится новый.
Никто не помнит, что я левша. У меня комок подкатывает к горлу.
— Он идеальный.
— Я знаю, что это неболь…
— Нет. Он идеальный. Спасибо.
Он покусывает мизинец, и мы улыбаемся друг другу.
— Оу, Сент-Клер. Это так мило, — подкалывает Джош.
Этьен кидает подушку Джошу в голову.
— Ты так мне ничего не объяснила. Почему ты занимаешь именно этим? — поинтересовалась Рашми. — Пишешь рецензии на фильмы?
— О! — Отрываю взгляд от Этьена. — Это страсть всей моей жизни. Я люблю обсуждать кино. Но в этот бизнес тяжело попасть — похоже на пожизненную должность — и мне нужно как можно больше практиковаться.
— Почему ты не хочешь стать режиссёром? Сценаристом или актрисой? — не понимает она. — Никто ведь не хочет быть критиком; это странно.
— Ничего не странно, — прерывает её Этьен. — По-моему это круто.
Пожимаю плечами.
— Мне просто нравится… выражать своё мнение. Это ведь очень круто уметь пробуждать людской интерес к какой-либо вещи. И я, не знаю, часто общалась с одним крупным критиком из Атланты — он живёт неподалёку от кинотеатра, где я работала, и приходил к нам смотреть кино — и он как-то похвалился, что со времён Полин Кейл не было ни одного достойного женщины-кинокритика, потому что женщины слишком слезливые. Мол, мы любому немому кино готовы выставить четыре звезды. Я хочу доказать, что это неправда.
Мер усмехается.
— Конечно, это не правда.
Этьен привстаёт.
— Не думаю, что те, кто тебя знают, скажут, что у тебя легко получить хороший отзыв.
Озадаченно смотрю на него.
— Что это значит?
— А-а-а, — театрально зевает Джош. — Так какие планы на вечер?
Я жду от Этьена ответа, но он молчит.
— А?
— Может, не будем торчать в комнате весь вечер. Пойдём проветримся.
Он говорит не про кинотеатр. Я неловко поёживаюсь.
— Я бы лучше осталась здесь.
Глаза Джоша сияют.
— Анна, ты ведь никогда не пила алкоголь?
— Конечно, пила, — вру я, но румянец выдаёт меня с головой.
Все преувеличенно кричат.
— Ты прожила здесь полгода и ни разу не напивалась? — поражается Рашми.
Я пытаюсь уйти от ответа.
— Я просто… нет. Мне это казалось незаконным.
— Ты во Франции, — отвечает Джош. — Стоило хотя бы разок попробовать.
Теперь все прыгают и скачут. Можно подумать, что это их день рождения, а не мой.
— ДА! Давайте споим Анну! — кричат они.
— Не знаю…
— Не споим, — улыбается Этьен. Он единственный из нас сидит. — Просто… пожелаем счастья.
— Счастливая попойка на день рождения, — говорит Джош.
— Счастливая, — повторяет Этьен. — Пошли, Анна. Я знаю идеальное местечко.
И так как это предлагает Этьен, мой рот открывается быстрее, чем включается мозг.
— Хорошо, — отвечаю я.
Мы соглашаемся встретиться поздним вечером. О чём я думала? Лучше бы я осталась и утроила кино-марафон Мишеля Гондри¹. У меня шалят нервы, и я целую вечность ищу, что надеть. В моем гардеробе нет наряда для клуба. Когда же я наконец спускаюсь в вестибюль, все уже в сборе, включая Этьена. Удивительно, что он когда-то смог придти вовремя. Он стоит спиной ко мне.
— Итак! — кричу я. — Да начнётся вечеринка.
Этьен оборачивается на мой крик, и его голова чуть не отламывается с треском.
На мне мини-юбка. Я впервые в Париже надела такое, но сочла свой день рождения подходящим поводом.
— Ничего себе, Анна! — Рашми театрально поправляет очки. — Почему ты такое прятала?
Этьен пялится на мои ноги. Я смущённо поправляю пальто. Этьен вздрагивает и врезается в Рашми.
Может быть, она права. Может, стоит надевать юбку почаще.



1. Мишель Гондри — французский кинорежиссёр, сценарист и клипмейкер. Лауреат премии «Оскар» за лучший оригинальный сценарий по итогам 2004 года. Режиссер и сценарист известного фильма «Сияние чистого разума».



Про печенье (большие картинки)

Группа в клубе играет с огромной самоотдачей: рвутся струны гитар, яростно бьют барабаны и кричатся слова — я едва слышу свои мысли. Знаю только, что мне хорошо. Почему я прежде никогда не напивалась? Я была такой идиоткой — но ничего страшного. Теперь я понимаю, почему люди так любят алкоголь. Я не помню точно, что выпила, но вкус был фруктовым. Сначала мне совершенно не понравилось, но чем больше я пила, тем лучше становился вкус. Или тем меньше я обращала на него внимания. Как-то так. Боже, я чувствую себя странно. Всемогущей.
Где Этьен?
Оглядываю тёмную комнату, трясущиеся тела циничной парижской молодёжи, которая выплёскивает свой гнев под здоровую дозу французского панк-рока. Наконец-то я нахожу Этьена: он прислонился к стене и болтает с Мер. Зачем, интересно? Она смеётся и трясёт своими вьющимися волосами. А затем касается его руки.
Мередит превратилась в Руку-Вцепительницу. Быть того не может.
Мои ноги машинально несут всё тело в их направлении. Музыка циркулирует по моим венам. Я оттаптываю парню ногу. Он материт меня на французском; я бормочу извинения и мчусь дальше. В чём его проблема?
Этьен. Я должна поговорить с Этьеном.
— Эй! — кричу я ему в лицо, и он вздрагивает.
— Бож, Анна. С тобой всё в порядке? Сколько ты выпила? — спрашивает Мер.
Махаю рукой. Три пальца. Четыре пальца. Пять. Где-то так.
— Потанцуй со мной, — говорю я Этьену. Он удивлён, но отдаёт Мер своё пиво. Она прожигает меня неодобрительным взглядом, но мне всё равно. Я дружу с ним больше, чем она. Хватаю Этьена за руку и веду на танцпол. Песня меняется на более отвязную, и я даю музыке себя захватить. Этьен внимательно следит за моими телодвижениями. Он подхватывает ритм, и мы движемся вместе.
Комната вращается вокруг нас. Его волосы пропитаны потом. Мои тоже. Я прижимаю его к себе, и он не против. Сгибаю колени и в такт музыки трусь об него. Снова поднимаюсь и вижу, что его глаза закрыты, а рот чуть приоткрыт.
Мы подходим друг другу как ключик к замочку. Группа начинает играть новую песню. Громче и громче. Зрители неистовствуют. Этьен выкрикивает текст песни вместе с ними. Я не знаю слов — хоть я и знаю французский, сомневаюсь, что смогу расслышать песню в таком шуме — знаю лишь, что эта группа НАМНОГО ЛУЧШЕ «Ужасов по дешёвке». ХА!
Мы танцуем, пока нам не отказывают ноги, пока у нас не заканчивается воздух. Одежда так потяжелела от пота, что мы не можем стоять. Этьен ведёт меня к барной стойке, и я цепляюсь за неё как за последнюю опору. Он падает рядом со мной. Мы смеёмся. Я плачу. Смеюсь до колик в животике.
Странная девушка кричит нам на французском.
— Пардон?
Этьен поворачивается, и его глаза округляются от ужаса, когда он её узнаёт. У девушки лоснящиеся волосы и каменное лицо. Она продолжает орать, и я различаю несколько отдельных ругательств. Этьен отвечает ей на французском, и по его позе и голосу я понимаю, что он себя защищает. Девушка снова орёт, затем усмехается в конце и убегает, расталкивая локтями пульсирующую массу.
— Чего это она? — удивляюсь я.
— Чёрт. Чёрт.
— Что такое? Что случилось?
Я поднимаю волосы, чтобы проветрить шею.
Я вся горю. Здесь очень жарко.
Этьен в панике хлопает по карманам.
— Блять. Где мой телефон?
Я достаю кошелёк и протягиваю ему свой мобильный.
— ВОЗЬМИ МОЙ! — перекрикиваю я музыку.
Он качает головой.
— Я не могу позвонить с твоего. Она поймёт. Она, чёрт возьми, всё поймёт.
Он в отчаянии проводит руками по волосам, и не успеваю я и глазом моргнуть, как он уже шагает к выходу. Бегу за ним. Мы вырываемся из клуба в холодную ночь.
Падают снежинки. Не могу поверить. В Париже никогда не бывает снега! И он пошёл на мой день рождения! Высовываю язык, но не чувствую снежинок. Высовываю его ещё сильнее. Этьен продолжает судорожно искать телефон. Наконец он находит его в кармане пальто. Он звонит кому-то, но должно быть трубку не берут. Этьен кричит от отчаяния.
Я отпрыгиваю назад.
—Что происходит?
— Что происходит? Что происходит?! Я расскажу тебе, что происходит. Вон та девушка, что набросилась на нас и хотела меня убить, соседка Элли по комнате. Она видела, как мы танцуем, позвонила Элли и всё ей рассказала.
— И что? Мы просто танцевали. Что такого?
— Что такого? Элли бесится из-за тебя, вот что такое! Она ненавидит, когда мы проводим время вместе, а теперь ещё подумает, что между нами что-то есть…
— Она ненавидит меня?
Я сбита с толку. Что я ей сделала? Да я её месяцами не видела.
Он снова кричит, бьёт сапогом по стене, а затем ноет от боли.
— БЛЯТЬ!
— Успокойся! Боже, Этьен, да что с тобой?
Он качает головой, на лице исчезают эмоции.
— Наши отношения не должны были так закончиться.
Он в отчаянии запускает пятерню в волосы.
С кем отношения не должны были так кончаться? Со мной или с ней?
— Всё шло наперекосяк уже очень давно…
О боже. Неужели они расстаются?
— Но я просто не готов, — заканчивает он.
Моё сердце обращается в лёд. Прокати его. Серьёзно. ОТШЕЙ ЕГО.
— Почему нет, Сент-Клер? Почему ты не готов?
Он поднимает на меня взгляд, когда я называю его по фамилии. Сент-Клер, а не Этьен. Ему больно, но мне наплевать. Он снова стал Сент-Клером. Флиртующим, дружелюбным со всеми Сент-Клером. НЕНАВИЖУ его. Я ухожу, не дав ему возможности дать ответ. Я больше не могу на него смотреть. Я была такой глупой. Такой идиоткой.
Это Тоф, снова и снова.
Сент-Клер зовёт меня, но я продолжаю двигаться вперёд. Шаг за шагом. Я так сильно сосредотачиваюсь на ходьбе, что врезаюсь в уличный фонарь. Матерюсь и пинаю его. Снова, снова и снова, пока вдруг Сент-Клер не хватает меня за плечи и не оттаскивает от фонаря. Я дрыгаю ногами в воздухе и кричу. Я так устала, я просто хочу ДОМОЙ.
— Анна. Анна!
— Что происходит? — спрашивает кто-то. К нам подходят Мередит, Рашми и Джош. Как много они увидели?
— Всё в порядке, — говорит Сент-Клер. — Она просто немного перепила…
— Я НЕ ПЬЯНА.
— Анна, ты напилась, и я напился, произошло недоразумение. Давай просто вернёмся домой.
— Я не хочу возвращаться домой вместе с тобой!
— Какая муха тебя укусила?
— Меня? И тебе ещё хватает наглости спрашивать.
Плетусь в сторону Рашми. Она внимательно смотрит на меня и поворачивается к Джошу с потрясённым взглядом.
— Просто скажи мне, Сент-Клер. Я хочу знать только одну вещь.
Он смотрит на меня. Разъярённый. Сбитый с толку.
Выдерживаю паузу, чтобы прочистить горло.
— Почему ты до сих пор с ней?
Тишина.
— Отлично. Не отвечай. Но знаешь что? Не зови меня больше. Между нами всё кончено. Бонне ньюи.
Разворачиваюсь и ухожу, не дожидаясь его ответа.
— Я не хочу оставаться один, — кричит он мне в спину.
Его голос эхом разносится в ночи.
Оборачиваюсь к нему в последний раз.
— А ты и не один, кретин.

— Ух ты, Анна. Ты прям напилась в зюзю.
Зарываюсь в одеяло с головой. На другом конце провода Рашми, а у меня просто раскалывается голова.
— Сколько вы с Сент-Клером вчера выпили?
Этьен. А что вчера было? Помню клуб, музыку и… мы танцевали? Кажется, да… и, да, на нас накричала какая-то девица, и мы вышли на улицу и… о нет.
Не, не, не.
Я резко сажусь и — твою мать! — голова просто ВЗРЫВАЕТСЯ. Закрываю глаза от болезненного света и медленно, тихонько опускаюсь в кровать.
— Вы чуть не переспали друг с другом прямо на танцполе.
Правда что ли?
Снова открываю глаза и тут же об этом сожалею
— Кажется, я простыла.
Из горла вырывается один только хрип. Я умираю от жажды. Во рту сушняк. Отвратительно. Я словно полизала подстилку в клетке Капитана Джека.
— Скорее похмелье. Выпей немного воды. Только немного, а то тебя снова вырвет.
— Снова?
— Загляни в раковину.
Я стону.
— Не хочу.
— Мы с Джошем фактически принесли тебя домой. Скажи нам спасибо.
— Спасибо. — Я сейчас не в настроении болтать с Рашми. — А Этьен в порядке?
— Ещё не видела. Вчера он ушёл к Элли.
Стоило об этом думать, как мне стало так плохо, что хуже просто не бывает.
Кручу углы подушки.
— Я, эм, вчера не ляпнула ему ничего странного?
— Не считая того, что ты вела себя как ревнивая подружка и сказала, что больше говорить с ним не хочешь? Нет. Ничего странного.
Я стону, когда Рашми рассказывает мне подробности прошлой ночи. Каждое её слово точно новый гвоздь в крышку гроба.
— Слушай, что у вас произошло? — спрашивает она, закончив с «докладом».
— Ты о чём?
— Ты знаешь, о чём я. Вы же двое не разлей вода.
— Не считая того времени, что он проводит со своей девушкой.
— Точно. Так что случилось?
Я снова стону.
— Не знаю.
— Вы… эм… ничего не наделали?
— Нет!
— Но он тебе нравится, и ты нравишься ему.
Перестаю душить подушку.
— Думаешь?
— Пожалуйста. У парня встаёт, стоит тебе только в комнату войти.
Приоткрываю глаза. Она говорит фигурально или буквально что-то видела? Нет. Сосредоточься, Анна.
— Так почему…
— Почему он до сих пор с Элли? Он сказал тебе прошлой ночью. Он одинок или по крайней мере боится быть одиноким. Джош говорит, что это всё из-за его матери. Он боится что-либо менять в своей жизни.
Мередит была права. Этьен боится перемен. Почему я с Рашми раньше не поговорила? Теперь это кажется таким очевидным. Конечно, она в курсе всего, потому что Этьен болтает с Джошем, а Джош — с Рашми.
— Ты, правда, думаешь, что я ему нравлюсь? — Не могу не спросить.
Она вздыхает.
— Анна. Он всё время тебя задевает. Это классический синдром «мальчик дёргает девочку за косичку». И если кто-нибудь отдалённо пытается к тебе подкатить, он всегда занимает твою сторону и говорит убраться.
— О!
Она делает паузу.
— Тебе ведь он действительно нравится?
Пытаюсь не заплакать.
— Нет. Всё не так.
— Врунья. Ты сегодня собираешься вставать или как? Тебе нужно поесть.
Я соглашаюсь встретиться с ней через полчаса в кафетерии, только вот не понимаю, какой чёрт дёрнул меня согласиться, потому что стоит мне встать с кровати, как сразу же хочется заползти обратно под одеяло. Меня подташнивает, а по голове словно настучали битой. И тут до меня доходит, как я пахну. Кожа разит алкоголем и чем-то кислым. Волосы провоняли сигаретным дымом. А одежда. Ужас! Бегу к раковине, едва сдерживая приступ тошноты.
И там я обнаруживаю вчерашнее содержимое своего желудка. И меня действительно выворачивает. Снова.
В ду́ше я рассматриваю странные синяки на коленях и ступнях. Не понимаю, как я их набила. Забиваюсь в крошечный уголок душевой, и позволяю горячей воде бежать по спине. Бежать. И бежать. Опаздываю на завтрак на двадцать минут. На обед. Неважно. Париж припорошен снегом. Когда успел пойти снег? И как я могла это проспать? От яркой белизны хочется прикрыть глаза.
К счастью, к моему приходу за нашим столом сидит одна только Рашми. Больше я никого не вижу.
— Доброе утро, солнышко, — ухмыляется она, завидев мои мокрые волосы и опухшие глаза.
— Что-то я совсем не понимаю, как люди находят алкоголь забавным.
— Вчера вечером на танцполе тебе было весело.
— Как плохо, что я этого не помню.
Рашми подталкивает ко мне тарелку с гренком.
— Съешь. И выпей воды, только немного. А то тебя снова стошнит.
— Уже.
— Ну, хороший старт.
— Где Джош?
Откусываю маленький кусочек гренка. Мдя. Я совсем не голодна.
— Тебе станет лучше, если поешь. — Она кивает на тарелку. — Он ещё не встал. Ты же понимаешь, что мы не проводим каждую минуту вместе.
— Ага. Точно. Поэтому ты всё время тусуешься со мной.
Упс.
Коричневая кожа Рашми покрывается румянцем.
— Я понимаю, что для тебя это станет откровением, Анна, но проблемы есть не только у тебя. Сейчас мы с Джошем не в лучших отношениях.
Сползаю по стулу.
— Прости.
Она вертит в руках крышку от сока.
— Проехали.
— Так… что с вами, ребят?
У меня уходит целая минута, чтобы подтолкнуть её к признанию, но как только Рашми начинает говорить, то словно срывает плотину. Оказывается, они ссорятся чаще, чем я думала. Джош прогуливает школу. Рашми давит на него. Она думает, что он подавлен из-за того, что она уедет на следующий год, а он нет. Мы все разъедимся по колледжам, а он нет.
Я как-то об этом раньше не думала.
Рашми расстроена из-за своей младшей сестры, Санджиту, потому что та примкнула к банде Аманды, и беспокоится за брата Никхила, так как над ним издеваются в школе, и она злится на своих родителей, потому что они постоянно сравнивают её со старшей сестрой, Лилой, которая окончила американскую школу два года назад. Мер вечно занята со своим футболом, я с Этьеном так увлекалась нашей дружбой, а ещё… Рашми потеряла свою лучшую подругу.
Элли так ей и не позвонила.
И пока Рашми изливает душу, мне становится так стыдно. Я никогда не понимала, что ей не с кем поговорить. То есть я понимала, что Элли — её лучшая подруга, и её больше нет рядом, но я совершенно забыла, что у Рашми больше никого нет. Или, может, я решила, что Джоша ей будет достаточно.
— Но мы справимся, — заканчивает она рассказ. Она старается не заплакать. — Всегда справлялись. Просто тяжело.
Я передаю ей платок, и она сморкается.
— Спасибо.
— Не за что. Спасибо за тост.
Она одаривает меня полуулыбкой, но она исчезает, стоит Рашми заметить что-то за моей спиной. Я оборачиваюсь, чтобы проследить за её взглядом.
Там он.
Его волосы совершенно растрёпаны, и он надел футболку с Наполеоном, которая морщится сильнее, чем обычно. Он шаркает от месье Бутена с тарелкой… гренка. Кажется, Этьен не спал целую неделю. И он до сих пор прекрасен. Моё сердце разбивается вдребезги.
— Что мне сказать? Что мне ему сказать?
— Глубокий вдох, — советует Рашми. — Сделай глубокий вдох.
Дышать невозможно.
—А если он не захочет со мной говорить? Я же сказала ему со мной не разговаривать.
Рашми сжимает мою ладонь.
— Ты справишься. Он идёт к тебе, так что я пошла. Веди себя естественно. Ты справишься.
Правильно. Я справлюсь. Правильно.
Он мучительно медленно приближается к нашему столику. Закрываю глаза. Я беспокоюсь, что он не сядет с нами, что он НИКОГДА не заговорит со мной больше. И тут его поднос опускается напротив меня. Не помню, когда он сидел не рядом со мной, но всё нормально. Главное, он рядом.
— Здорово! — говорит он.
Открываю глаза.
— Здорово.
— Чёрт! — восклицает Рашми. — Мне надо позвонить Джошу. Я обещала, что разбужу его до обеда, и совсем забыла. Увидимся-позже-ребят.
Она убегает от нас, словно мы заразны.
Я вожу гренок по тарелке. Пытаюсь его откусить. Давлюсь.
Этьен откашливается.
— Ты в порядке?
— Нет. А ты?
— Словно в аду побывала.
— Говорит девушка, у которой вода течёт с волос, словно с мокрой зверюшки.
Я как бы смеюсь. Он как бы качает плечами.
— Спасибо огромное, Этьен.
Он берёт свой гренок, но ко рту не подносит.
— Так я снова Этьен?
— У тебя так много имён.
— Только одно. Люди просто странно его произносят.
— Проехали. Да. Ты снова Этьен.
— Хорошо.
Интересно, этот разговор можно принять за извинения.
— Как она?
Не хочу произносить её имя.
— Рвёт и мечет.
— Мне очень жаль.
На самом деле нет, но мне очень хочется доказать ему, что мы можем оставаться друзьями. У меня скребут кошки на душе, так сильно он мне нужен.
— Я не хотела всё портить. Не знаю, что на меня нашло…
Он трёт виски.
— Пожалуйста, не извиняйся. Это не твоя вина.
— Но если бы я не уболтала тебя на танец…
— Анна, — медленно произносит Этьен. — Ты не совершила ничего, чего бы я ни хотел.
Лицо багровеет. Слова возымеют эффект разорвавшейся бомбы.
Он любит меня. Этьен действительно любит меня.
Но как только информация доходит до мозга, на смену приходит смятение; от понимания так тошно, что эмоции сменяются на прямо противоположенные.
— Но… ты всё равно останешься с ней?
Он закрывает глаза от боли.
Я не могу контролировать свой голос.
— Ты провёл с ней ночь!
— Нет! — Этьен резко открывает глаза. — Нет, не проводил. Анна, я… не спал с Элли уже очень долго. — Он смотрит на меня с мольбой. — С самого Рождества.
— Не понимаю, почему ты с ней не порвёшь.
Я плачу. Боль так близка к желанной и всё же так далека.
Этьен, кажется, в панике.
— Я был с ней так долго. Мы через столько прошли, всё так сложно…
— Ничего сложного. — Я встаю и толкаю поднос. Гренок выпрыгивает с тарелки и падает на пол. — Я вышла из зоны комфорта, и ты отверг меня. Больше я не повторю этой ошибки.
Бросаюсь наутёк.
— Анна! Анна, постой!
— Олифант! Тебе лучше?
Я отпрыгиваю, так как чуть не врезаюсь в Дэйва. Он улыбается. Его друзья Майк и Эмили Мидлстоун, а-ля Девушка с Розовой Прядкой, ждут позади с подносами.
— Эм. Что?
Оборачиваюсь. Этьен встал из-за стола. Он хотел пойти за мной, но стоит ему увидеть Дэйва, как он теряет уверенность.
Дэйв смеётся.
— Я видел тебя в вестибюле прошлой ночью. Хотя ты, наверное, не помнишь. Твои друзья пытались довести тебя до лифта, и я им помог.
Рашми об этом не говорила.
— Тебя очень сильно рвало.
Дэйв был в моей комнате.
— Ты как сегодня?
Он заправляет растрёпанный локон за ухо.
Ещё один взгляд на Этьена. Он делает несколько шагов вперёд, а затем снова сомневается. Я поворачиваюсь к Дэйву. В душе рождается новое уродливое чувство.
— Я в порядке.
— Отлично. Мы сегодня собираемся в ирландский клуб на Монмартре. Хочешь с нами?
Хватит с меня уже попоек.
— Спасибо, но я лучше останусь.
— Хорошо. Может, в другой раз? — Он усмехается и слегка подталкивает локтем. — Когда тебе станет лучше.
Я хочу наказать Этьена, причинить ему боль также, как он причинил её мне.
— Да. С радостью.
У Дэйва брови ползут на лоб. Видимо, от удивления.
— Отлично. Тогда до встречи.
Он снова улыбается, на этот раз застенчиво, и идёт с друзьями к их столику на другом конце кафетерия.
— Отлично, — говорит за моей спиной Этьен. — Было очень приятно с тобой поговорить.
Я разворачиваюсь на пятках
— В чём проблема? Значит, тебе с Элли говорить можно, а мне встречаться с Дэйвом — нет?
Этьен выглядит пристыжённым. Он пялится на свои ботинки.
— Прости.
Даже не знаю, что делать с его извинением.
— Прости, — повторяет он. На этот раз он смотрит на меня. Умоляет взглядом. — Я понимаю, что просить такое нечестно, но мне нужно больше времени. Разобраться в отношениях.
— У тебя был целый год, — произношу я ледяным тоном.
— Пожалуйста, Анна. Пожалуйста, будь моим другом.
— Другом. — Я горько усмехаюсь. — Хорошо. Отлично.
Этьен беспомощно смотрит на меня. Я хочу отказать ему, но я НИКОГДА не смогу сказать ему «нет».
—Пожалуйста, — повторяет он.
Складываю руки на груди в защитном жесте.
— Конечно, Сент-Клер. Друзья.

Мы почти добрались до кульминации нашей Санта-Барбары. Мда. Честно, конец книги, на мой взгляд, слабее ее начала (по крайней мере зимняя часть). Не, классных и смешных сцен полно, но не то... Все сейчас сфокусировалась на делах амурных, а продвигаются они со скрипом. Что творит Сент-Клер? Не пойму. Такое ощущение, что автор испугалась, что герой вышел слишком идеальный и решила наделить его большим недостатком. Выглядит не очень. Сейчас Сент-Клер очень похож на своего отца. Это поведение собаки на сене не делает ему чести. Если автор не ведет серьезное объяснение почему он не может расстаться с Элли, я разочаруюсь в герое.

Анна хоть сейчас и наломает дров, но ее поведение мне более понятно.

Кто что думает? Может, у вас совершенно иной взгляд на ситуацию.