So-chan пишет: Я надеюсь, что автор не заставит нас долго мучатся

Ну, парни, они же бывают такими идиотами

Ха-ха, нашла сегодня на гудриде в теме Анны опросник (на английском, конечно) насколько хорошо вы знаете цитаты из книги. У меня 10 из 12. Интересно плохо это для переводчика книги или хорошо

Всем спасибо за терпеливое ожидание. Выкладываю книгу до конца, кроме бонусов


Директор назначает мне продлёнку.
МНЕ. ПРОДЛЁНКУ.
Аманда получает неделю, а я — две.
— Ты меня очень сильно разочаровала, Анна, — говорит директор, массируя свою напряжённую балеринью шею. — Что скажет ваш отец?
Мой отец? Кого он волнует? Что скажет моя мать? Она прибьёт меня. Она и так злилась, что бросила меня здесь, вечной узницей Франции. Я закончу как один из тех бомжей у Сены, от которых разит запахом подмышек и квашеной капустой. Буду жарить свою обувь вместо еды, как Чарли Чаплин в «Золотой лихорадке». Моя жизнь КОНЧЕНА.
Продлёнку назначают несправедливо, из-за того что я отказалась признаваться, что именно мне сказала Аманда. Ненавижу это слово. Словно в нетрадиционной ориентации есть что-то позорное. То, что Мер любит спорт, не делает её автоматически лесбиянкой. Нечего её оскорблять. Если бы Мер любила девушек, то почему расстроилась из-за меня и Этьена?
Ненавижу Аманду.
Директор просит Айлу рассказать в деталях, что произошло, и та меня выгораживает: только благодаря ей, мне не назначают продлёнку до конца учебного года. А ещё она принимает мою сторону и не говорит директрисе, как Аманда обидела Мер. Я благодарю её взглядом.
Мы возвращаемся в Ламбер. Весь народ топчётся в холле. Ребята уже услышали о драке, и мои одноклассники хотят увидеть, разукрасил кто кому лицо или нет. Они выкрикивают вопросы, точно на пресс-конференции для пристыжённой знаменитости, но я не обращаю на них внимания и проталкиваюсь сквозь толпу. Аманда уже собирает сторонников, распространяя свою версию событий.
Ну и пусть. Я слишком зла, чтобы разбираться с этим дерьмом.
На лестнице сталкиваюсь с Дэйвом и Майком. Майк, как тупорылый придурок, толкает меня плечом, лишая равновесия.
— В чём твоя проблема, чёрт побери?! — ору я.
Дэйв и Майк на секунду удивляются, но затем обмениваются самодовольными ухмылочками.
Топаю в свою комнату. Все меня ненавидят. Этьен отшил меня ради своей девушки. В ОЧЕРЕДНОЙ РАЗ. Мередит меня ненавидит, а Рашми и Джош точно по головке не погладят. Дэйв и Майк меня ненавидят. Аманда и её дружки, и все в вестибюле. Если бы я только последовала совету Рашми. Если бы я только осталась в комнате, Мередит никогда бы на меня не накричала. Я бы никогда не узнала, что Этьен выбрал Элли. Я бы никогда не напала на Аманду и не заработала бы продлёнку на следующие две недели.
ПОЧЕМУ ЭТЬЕН ВЫБРАЛ ЭЛЛИ? ПОЧЕМУ?
Этьен. Парень с идеальными губами и поцелуями. На вкус точно мёд. Парень, который никогда, никогда, НИКОГДАШЕЧКИ не бросит свою дурацкую девушку! Меня застаёт врасплох стук в дверь. Оказывается, я пришла в такое неистовство, что не услышала шагов.
— Анна? Анна, ты там?
Сердце замирает. Акцент английский.
— Ты как? Аманда внизу несёт полную ахинею. Говорит, ты её побила. — Он снова стучит, громче. — Пожалуйста, Анна. Нам нужно поговорить.
Я резко распахиваю дверь.
— Поговорить? О, теперь тебе захотелось поговорить?
Этьен смотрит на меня больными глазами. Белки моих глаз всё ещё подернуты красной плёнкой, на щеке двухдюймовый порез, а тело сжалось в пружину, готовое к нападению.
— Анна?
— Что, не ожидал, что я узнаю про Элли?
Он в шоке.
— Ч-что?
— Ну? — Скрещиваю руки. — Ходил?
Он не ожидал, что я прознаю.
— Да, но… но…
— Но что? Ты меня за полную дуру принимаешь, что ли? За бесхребетную тряпку, которая будет вечно ждать тебя на обочине? Что ты сможешь дать дёру при любом признаке на проблемы, и я всё вот так проглочу?
— Всё не так!
— Всё ИМЕННО так!
Этьен открывает рот, а затем резко его закрывает. Выражение его лица тысячу раз сменяется от боли до паники. А затем оно становится каменным. И он убегает.
— А Я ДУМАЛА, ТЫ ХОЧЕШЬ ПОГОВОРИТЬ! — кричу я ему вслед.
А затем захлопываю дверь.

Итак, посмотрим. Вчера я: (1) поцеловалась в засос с лучшим другом, хотя клялась себе никогда этого не делать; (2) предала подругу из-за этого; (3) подралась с девчонкой, которая меня уже достала; (4) заработала две недели продлёнки и (5) отругала лучшего друга, пока он не сбежал.
Поправочка. Пока он снова не сбежал.
Если бы существовал конкурс «испогань свой день», то без всяких сомнений я бы победила. Моя мама плевалась огнём, когда узнала о моей драке с Амандой, и я теперь лишена водительских прав на всё лето. Я даже не могу увидеться со своими друзьями. Мне так стыдно за свой поступок с Мер. Джош и Рашми приняли её сторону, а Сент-Клер... даже не смотрит на меня.
Сент-Клер. И снова он больше не Этьен, мой Этьен.
Это терзает душу сильнее всего.
Утро выходит просто отвратительным. Пропускаю завтрак и на английский проскакиваю в последнюю секунду. Мои друзья даже не замечают моего присутствия, но все остальные шепчутся и пялятся. Наверное, они заняли сторону Аманды. Только надеюсь, они не прознали про Сент-Клера, что, к сожалению, зависит от того, как громко вчера вечером я кричала на него в коридоре. Весь урок я украдкой поглядываю на него. Он так вымотался, что едва держит глаза открытыми, и, кажется, он не мылся.
Но он всё равно красив. Ненавижу. А ещё я ненавижу себя за отчаянное желание, чтобы он взглянул на меня, и ненависть становится только сильнее, когда Аманда замечает, как я пялюсь, потому что в тот момент она усмехается, мол: «Видишь? Я же говорила, что он не в твоей лиге».
И Мер. Она не отвернулась от меня как Сент-Клер — но только физически, психологически они оба от меня отвернулись — и каждую секунду занятия посылает мне волны враждебности. Математика усугубляют моё несчастье. Когда профессор Бабино отдаёт нам домашку, Сент-Клер передаёт стопку бумаг, даже не повернувшись в мою сторону.
— Спасибо, — бормочу я.
Он замирает, всего на секунду, и возвращается в своё привычное состояние полного игнорирования моего существования.
Больше я не пытаюсь с ним заговорить.
Французский предсказуемо проходит хуже некуда. Дэйв отсаживается от меня как можно дальше, но не обращает внимания как-то странно и целеустремлённо. Несколько девятиклашек пристаёт ко мне с расспросами, но я не знаю, в чём проблема у Дэйва, да и от мысли о нём у меня крутит внутренности. Говорю одноклассникам отвалить, и мадам Гиллет спускает на меня всех собак. Нет, не потому что я была груба, а потому что сказала им свалить не на французском. Что не так с этой школой?
На обеде запираюсь в туалетной кабинке как в первый школьный день.
Хотя аппетита всё равно нет.
На физике, слава богу, не было лабы, потому что я бы не пережила мысли, что Сент-Клер найдёт себе нового партнёра. Профессор Вэйкфайлд бубнит о чёрных дырах, и на середине его рассказа Аманда театрально потягивается и бросает сложенный листочек бумаги в мою сторону. Листок приземляется прямо мне на ноги. Читаю его под партой.
ЭЙ, СКУНС, СВЯЖЕШЬСЯ СО МНОЙ СНОВА И ЦАРАПИНОЙ НЕ ОТДЕЛАЕШЬСЯ. ДЭЙВ ГОВОРИТ, ТЫ ШАЛАВА.
У-у-у. Не могу сказать, что раньше никогда не слышала подобных слов в свой адрес, но почему Дэйв треплется обо мне с Амандой? Аманда уже во второй раз так меня обзывает. Не могу поверить, что меня называют шалавой только оттого, что я поцеловалась с другим парнем! Комкаю записку и бросаю в затылок Аманды. К добру или худу, но из меня такой снайпер, что я отправляю записку в спинку стула, от которой она уже отскакивает и попадает на длинные волосы Аманды. Она ничего не чувствует. Мне становится немного лучше. Записка всё ещё висит у неё в волосах.
Висит…
Ви… упс. Аманда сдвигается, и листочек летит на землю как раз в тот момент, как профессору Вэйкфайлду захотелось пройти именно по нашему ряду. О нет. А если он найдёт её и прочтёт вслух? Мне серьёзно, правда-правда, не нужно новое прозвище в этой школе. Однако сидящий по соседству со мной Сент-Клер тоже замечает записку. Профессор Вэйкфайлд почти у нашей парты, как Сент-Клер с обыденным видом вытягивает ногу и наступает на записку. Он ждёт, пока профессор пройдёт дальше, и подбирает записку. Слышу шорох разворачиваемой бумажки и заливаюсь краской. Сент-Клер смотрит на меня впервые за весь день, но ничего не говорит.
Джош тоже не говорит со мной на истории, но по крайней мере он не поменялся местами. Айла мне улыбается, и, невероятно, но этот единственный момент поддержки реально помогает. Секунд так на тридцать. Затем Дэйв, Майк и Эмили сбиваются в кружочек, и я слышу своё имя. Они бросают на меня косой взгляд и смеются. Ситуация, какой бы она ни была, становится ещё хуже.
На Ла Ви выпадает самоподготовка. Рашми и Сент-Клер набрасывают эскизы для ИЗО, а я скрываюсь с головой среди учебников. Позади раздаётся звонкий смех.
— Не будь ты такой шалавой, скунсик, может и завела бы друзей.
Аманда Спиттертон-Уотс — самое большое клише школы. Красивая злобная девушка. Идеальная кожа и волосы, но ледяная улыбка и чёрное сердце.
— В чём твоя проблема? — спрашиваю я.
— В тебе.
— Прекрасно. Спасибо.
Она трясёт волосами.
— Не хочешь узнать, что о тебе говорят?
Я не отвечаю, потому что она всё равно всё выложит.
— Дэйв говорит, что ты переспала с ним, только чтобы Сент-Клер ревновал.
— ЧЕГО?!
Аманда снова заливается смехом и уходит с самодовольным видом.
— Дэйв правильно поступил, что трахнул твою тощую задницу.
Я в шоке. Я не спала с Дэйвом! И он сказал всем, что это он порвал со мной? Да как он посмел? Вот что все обо мне думают? Боже, вот что обо мне думает Сент-Клер?
Сент-Клер верит, что я переспала с Дэйвом?


Оставшуюся часть недели метаюсь между полным отчаянием и кипящей яростью. Каждый день я остаюсь на продлёнку и каждый раз, как прохожу по коридору, то и дело слышу своё имя, произносимое приглушёнными голосами сплетников. С нетерпением жду выходных, но после них будет только хуже. Всю домашку я сделала на продлёнке, так что мне нечем заняться. Провожу выходные в кинотеатре, но пребываю в таком отчаянии, что даже не могу насладиться фильмами.
Школа уничтожила мои походы в кино. Заявляю официально. Мне больше незачем жить.
К утру понедельника настроение становится таким паршивым, что я набираюсь безрассудной храбрости и подхожу к Рашми в очереди за завтраком.
— Почему ты со мной не разговариваешь?
— Что, прости? — удивляется она. — Это ты со мной не разговариваешь.
— Что?
— Я никогда не прогоняла тебя с нашего стола. Ты сама ушла, — решительно добавляет она.
— Но ты же разозлилась на меня! За то… что я сделала с Мер.
— Все друзья ссорятся.
Она скрещивает руки, и я понимаю, что она меня цитирует. Я же осенью сказала тоже самое о её ссоре с Сент-Клером по поводу Элли.
Элли. Я бросила Рашми точно также как Элли.
— Прости. — Сердце ухает. — У меня не выходит ничего сделать правильно.
Рашми опускает руки и начинает теребить одну из своих длинных косичек. Ей неудобно, непривычная эмоция для неё.
— Просто пообещай мне, что когда в следующий раз подерёшься с Амандой, ты взаправду ей что-нибудь разобьёшь.
— Я не хотела!
— Расслабься. — Она бросает на меня тревожный взгляд. — Я и подумать не могла, что ты такая впечатлительная.
— Знаешь, мне сидеть ещё неделю продлёнки за эту драку.
— Суровое наказание. Почему ты не поведала директрисе, что сказала Аманда?
Чуть не роняю поднос.
— Что?! Ты знаешь, что она сказала?
— Нет. — Рашми хмурит брови. — Но должно было произойти нечто очень неприятное, раз ты так отреагировала.
Отвожу взгляд с облегчением.
— Аманда просто застала меня в плохое время.
Это отчасти правда. Делаю заказ месье Бутену — большую тарелку йогурта с гранолой и мёдом, мой любимый завтрак, — и поворачиваюсь к Рашми.
— Вы ведь… не поверили словам Дэйва и Аманды?
— Дэйв — придурок. Если бы я поверила, что ты с ним переспала, мы бы сейчас не говорили.
Сжимаю поднос с такой силой, что белеют костяшки пальцев.
— И, эм, Сент-Клер знает, что я не спала с Дэйвом?
— Анна. Мы все думаем, что Дэйв придурок.
Молчу.
— Поговори с Сент-Клером.
— Думаю, он не захочет со мной говорить.
Она уносит поднос.
— А я думаю наоборот.
Завтракаю в одиночестве, потому что до сих пор не могу смотреть Мер в глаза. Опаздываю на английский на пять минут. Профессор Коул сидит на столе и попивает кофе. Она щурит глаза, когда я пробегаю на своё место, но ничего не говорит. Профессор спрыгивает, оранжевый сарафан танцует по ногам.
— Народ, проснись. Мы снова обсуждаем технические аспекты перевода. Неужели работать должна я одна? Кто может рассказать мне, с какими проблемами сталкиваются переводчики?
Рашми поднимает руку.
— Ну, у большинства слов разные значения.
— Хорошо, — хвалит профессор Коул. — Ещё. Поподробней.
Сент-Клер сидит рядом с Рашми, но не слушает. Он что-то яростно царапает на полях книги.
—Ну, — продолжает Рашми. — Задача переводчика — определить какое именно понятие использует автор. И это ещё не всё, нужно ещё определить какой именно смысл закладывается в зависимости от контекста.
—Так вы говорите, — подхватывает её мысль профессор Коул, — что переводчик должен принимать множество решений. В каждом слове, в каждом предложении существует множество смыслов. В каждой ситуации.
—Именно, — поддакивает Рашми и переводит взгляд на меня.
Профессор Коул смеётся.
— И я уверена, что никто из вас никогда не ошибался с выбором слова или действия, на самом деле имея в виду совершенно иное, так? Мы же все говорим на одном языке. Вы можете убедиться, какие сложности добавляют… одни фигуры речи. Некоторые вещи просто не передаются переводу разных культур.
Вспоминаются все мои недоразумения. Тоф. Рашми. Сент-Клер?
— А что насчёт этого? — Профессор Коул проходит вдоль длинных окон. — Переводчик, как бы он ни был уверен, что придерживается текста, опирается на свой жизненный опыт и мнение при принятии решений. Может, неосознанно, но каждый выбор между тем значением слова или другим переводчик основывает на том, что он считает правильным, исходя из своей личной истории.
Личная история. Из-за того, что Сент-Клер постоянно убегал к Элли, я решила, что он снова так поступил. А правда ли это? Поступил ли он так? Я не уверена. Весь учебный год я разрывалась между похотью и сердечной болью, экстазом и предательством, и увидеть истину стало только сложнее. Как часто наши эмоции подвязаны на других — тянутся, переплетаются, скручиваются — прежде чем порваться? Прежде чем их никогда больше нельзя будет возродить?
Урок заканчивается, и я бреду как в тумане на математику. Подхожу почти к двери, как слышу это. Так тихо, словно кто-то прочищает горло.
— Шлюха.
Замираю.
Нет. Продолжай идти. Обхватываю книги покрепче и продолжаю идти.
Немного громче:
— Шлюха.
И на этот раз я оборачиваюсь, но хуже всего, что я даже не знаю, кто это сказал. Так много людей меня сейчас ненавидят. Сегодня это Майк. Он презрительно мне усмехается, но я смотрю не на него, а на Дэйва. Дэйв чешет затылок и отводит взгляд.
— Как ты мог? — спрашиваю я.
— Как ты могла? — передразнивает Майк. — Я всегда говорил Дэйву, что ты его не достойна.
— А? — Мой взгляд до сих пор прикован на Дэйве. — Ну, я хотя бы не врунья.
— Ты врунья. — Но Дэйв говорит это под нос.
— Что такое? Что ты сказал?
— Что слышала! — повышает голос Дэйв, «виляя хвостиком» своему другу. На меня накатывает волна отвращения. Комнатная собачка Майка. Конечно. Почему я раньше этого не замечала? Руки сжимаются в кулаки. Ещё одно слово, ещё одно...
— Потаскуха, — выплёвывает он и летит на пол.
Но била не я.

— Аргх-х-х! — Сент-Клер потирает ладонь после удара.
Майк идёт на Сент-Клера, и я прыгаю между ними.
— Нет!
Дэйв стонет на полу. Майк отталкивает меня в сторону, и Сент-Клер кидает его в стену.
— Не трогай её! — в ярости орёт он.
Майк в шоке, но приходит в себя после удара.
— Ты больной! — Он заносит кулак для удара, но в эту секунду между парнями становится профессор Хансен, готовый принять удар на себя.
— Эй, эй, ЭЙ! Что ЗДЕСЬ происходит? — Наш учитель истории в недоумении смотрит на своего любимого ученика. — Месье Сент-Клер. В кабинет директора. СЕЙЧАС ЖЕ.
Дэйв и Майк в один голос кричат, что они не виноваты, но профессор Хансен быстро их унимает:
— Тихо, оба, иначе пойдёте с Этьеном.
Они затыкаются. Сент-Клер не смотрит мне в глаза, просто уносится в указанном направлении.
— Ты в порядке? — интересуется у меня профессор Хансен. — Эти дебилы тебя не ранили?
Я в шоке.
— Сент-Клер защищал меня. О-он не виноват.
— В этой школе нельзя защищаться с помощью грубой силы. Вы это знаете.
Он искоса бросает на меня взгляд напоследок и спускается с Сент-Клером в кабинет директора.
Что только что произошло? То есть, я знаю, что произошло, но… что всё это значит? Сент-Клер меня не ненавидит? Загорается лучик надежды, но, возможно, он Дэйва и Майка просто ненавидит больше. Я не вижу Сент-Клера до конца занятий, но когда прихожу на продлёнку, он уже сидит на заднем ряду.
Он выглядит уставшим. Должно быть, он просидел здесь весь день. Профессора ещё нет, так что мы здесь только вдвоём. Занимаю постоянное место — грустно, что оно уже появилось — в другом конце комнаты. Сент-Клер смотрит на свои ладони. Они запачканы углём. Значит, он рисовал.
Прочищаю горло.
— Спасибо. Что заступился.
Никого ответа. Хорошо. Отворачиваюсь к классной доске.
— Не благодари, — говорит он через минуту. — Стоило выбить дурь из Дэйва лет сто назад.
Его ботинки стучат по мраморному полу.
Я оборачиваюсь.
— Сколько продлёнки тебе назначили?
— Две недели. За одного кретина.
Я тихонько смеюсь, и Сент-Клер поднимает голову. В наших взглядах загорается надежда. А затем она мгновенно гаснет. Больно.
— Это не правда, знаешь, — горько говорю я. — То, что сказали Дэйв и Аманда.
Сент-Клер закрывает глаза. Он не говорит несколько секунд. Когда он вновь открывает их, я не могу не заметить облегчения.
— Знаю.
Его запоздалая реакция задевает меня.
— И ни малейшего сомнения?
— Ни малейшего. — Он смотрит на меня впервые за две недели. — Но ведь приятнее услышать ответ из твоих уст, ведь так?
— Так. — Отворачиваюсь. — Могу только представить.
— И что это должно значить?
— Забудь.
— Нет. Не забудь. Я устал забывать, Анна.
— Ты устал забывать? — Мой голос дрожит. — А ВОТ МНЕ пришлось забыть. Думаешь, легко сидеть в комнате каждый вечер и думать о тебе и Элли? Думаешь, мне было легко?
У него поникают плечи.
— Прости, — шепчет он.
Но я уже плачу.
— Ты говорил, что я красивая, что тебе нравятся мои волосы и улыбка. Ты положил свою ногу на мою в темноте кинотеатра, а затем, когда свет включился, ты вёл себя, словно ничего не было. Ты спал в моей кровати три ночь подряд, а затем просто… отшил меня в следующем месяце. Что я должна была делать, Сент-Клер? Ты сказал на моём дне рождения, что боишься быть один, но я была одна всё это время. Всё это время.
— Анна. — Он встаёт и направляется ко мне. — Мне очень жаль, что я сделал тебе больно. Я принимал ужасные решения. И я осознал, что, возможно, я не заслуживаю твоего прощения, потому что я слишком поздно понял, что творю. Но я не понимаю, почему ты не даёшь мне шанса. Ты даже не дала мне объясниться на прошлых выходных. Ты просто накинулась на меня, подумав о самом худшем. Но единственная правда, которую я знаю — это то, что я чувствовал, когда мы были вместе. Я подумал, ты тоже доверяешь тем чувства. Я думал, ты доверяешь мне, думал, ты знаешь меня…
—Но всё именно так! — Вскакиваю со стула, и неожиданно Сент-Клер оказывается прямо надо мной. — Я тебя не знаю. Я говорила тебе всё, Сент-Клер. Об отце, Бриджет и Тофе, Мэте и Черри. Я призналась тебе, что я девственница. — Отвожу взгляд, так как мне стыдно, что я произнесла это вслух. — А что ты рассказал мне? Ничего! Я ничего о тебе не знаю. Ни о твоём отце, ни об Элле…
—Ты знаешь меня лучше, чем кто-либо ещё. — Он в ярости. — И если ты утрудилась обратить внимание, ты бы поняла, что ситуация с моим отцом дерьмовей некуда. И я не могу поверить, что ты такого низкого обо мне мнения, раз решила, что я прождал весь год до нашего поцелуя, и в момент, когда он всё-таки произошёл, я… я порвал с тобой. КОНЕЧНО, я был с Элли в ту ночь. Я, ЧЁРТ ВОЗЬМИ, РВАЛ С НЕЙ!
Тишина оглушает.
Они расстались? Боже. Не могу дышать. Не могу дышать, не могу…
Он смотрит мне прямо в глаза.
—Ты говоришь, что я боюсь быть один, и это правда. Я боюсь. И не горжусь этим. Но тебе стоит получше присмотреться к себе, Анна, потому что я не единственный в этой комнате, кто страдает от этой проблемы.
Он стоит так близко, что я чувствую, как вздымается и опускается его грудь, быстро и яростно. Моё сердце бьётся рядом с его сердцем. Он сглатывает. Я сглатываю. Он наклоняется, нерешительно, и моё тело предаёт меня и отвечает тем же. Он закрывает глаза. Я закрываю глаза.
Дверь резко открывается, и мы отпрыгиваем друг от друга.
В кабинет входит Джош и пожимает плечами.
— Прогулял математику.

Я не могу смотреть на него до самого конца продленки. Как я могу бояться страха одиночества, если в последнее время всё время была одна? В отличие от Сент-Клера я не встречалась с кем-то весь год. Хотя и зациклилась на Тофе. Держала его — от одной этой мысли морщусь — как резервный план. И Дэйва. Да. Он оказался под рукой, я была рядом, он хотел встречаться и я тоже. Я беспокоюсь, что встречалась с Дэйвом только чтобы позлить Сент-Клера, но, возможно… возможно, я устала быть одна.
Что в этом плохого?
Значит, нет ничего плохого в том, что Сент-Клер тоже не хочет оставаться один? Он боится перемен, боится принимать важные решения, как и я. Мэтт сказал, что если бы я только поговорила с Тофом, то уберегла бы месяцы своей жизни от душевных мук. Но я так испугалась начать отношения, которые у нас могли бы быть, разбираться с реальными ситуациями. И если бы внимательно вникла в то, что пытался донести до меня Мэтт, то, возможно, подобный диалог с Сент-Клером состоялся бы давным-давно.
Но Сент-Клеру тоже стоило попытаться завести разговор! Виновата не я одна.
Постойте. А не это ли он сейчас сказал? Что мы оба виноваты? Рашми сказала, что сбежала я. И она права. Они с Джошем помогли мне в тот день в парке, а я бросила их. И Мер.
О господи, Мередит.
Да что со мной? Почему я не попыталась снова извиниться? Я не способна удержать друга? Мне нужно поговорить с ней. Сегодня. Сейчас же. Немедленно. Когда профессор Хансен отпускает нас с продленки, молнией устремляюсь к двери. Но что-то останавливает меня, стоит мне выбежать в коридор. Замираю под фресками нимф и сатиров. Оборачиваюсь.
Сент-Клер ждет в дверном проеме и смотрит на меня.
— Я должна поговорить с Мередит.
Прикусываю губу.
Сент-Клер медленно кивает.
Позади появляется Джош и обращается ко мне с особой уверенностью.
— Она скучает по тебе. У тебя всё будет хорошо. — Он переводит взгляд на Сент-Клера. — У вас обоих.
Он уже утешал меня так прежде.
— Да? — спрашиваю я.
Джош поднимает бровь и улыбается.
— Да.
Только уйдя от них, я начинаю задаваться вопросом, имел ли Джош под словом «обоим» — меня и Мередит или меня и Сент-Клера. Надеюсь, под «обоими» имеются в виду всё мы. Возвращаюсь в дом Ламбер, быстренько заглядываю в свою комнату, а затем стучу в дверь Мер.
— Мер? Мы можем поговорить?
Она открывает дверь.
— Хай, — голос у неё достаточно вежливый.
Пялимся друг на друга. У меня в руках две кружки.
— Шокола шо?
Кажется, она вот-вот расплачется. Она пропускает меня внутрь, и я ставлю чашку на стол.
— Прости меня. Прости меня, Мередит.
— Нет, это ты меня прости. Я вела себя как дура. Я не имею ни малейшего права сердиться на тебя.
— Неправда, я знала, что ты к нему испытываешь и всё равно поцеловала. Это неправильно. Я должна была сказать тебе, что он мне тоже нравится.
Мы садимся на её кровать. Мер крутит на пальце блестящее кольцо в форме звезды.
— Я знала, что вы друг к другу испытываете. Всё знали.
— Но…
— Я не хотела в это верить. Даже после столького времени я всё ещё… лелеяла дурацкую надежду. Я знала, что у Сент-Клера проблемы с Элли и подумала, что может…
Мередит судорожно сглатывает — продолжить она сможет только через минуту.
Смотрю на свою кружку. Шоколад вышел густым, почти как соус. Мер хорошо меня обучила.
— Мы всё время были вместе. Сент-Клер и я. Но после твоего появления я почти его не видела. Он занял соседнее место возле тебя на уроках, в столовой, в кино. Везде. И хотя я оправдывалась собственной паранойей, но услышав, как ты в первый раз назвала его Этьеном — я поняла, что ты его любишь. И я знала его ответ — его глаза сияют всякий раз, как ты зовешь его по имени — я знала, что он тоже тебя любит. Но я решила закрыть на это глаза, потому что не хотела верить.
В душе опять пробуждается буря.
— Я не знала, любит ли он меня. Сейчас или когда-либо. Всё так запуталось.
— Ни для кого не секрет, что он хочет быть больше, чем друзьями. — Мер забирает мою трясущуюся кружку. — Ты не замечала? Он страдает каждый раз, как смотрит на тебя. Никогда в жизни не видела ничего более грустного.
— Неправда. — Я вспоминаю, что ситуация с его отцом сейчас хуже некуда. — У него другие вещи на уме, более важные.
— Почему вы не вместе?
Меня застает врасплох прямота её вопроса.
— Не знаю. Иногда мне кажется, что у меня множество возможностей… быть с кем-то. Но мы столько раз портачили, — мой голос падает до шепота, — что упустили свой шанс.
— Анна. — Мер выдерживает паузу. — Это самое тупое оправдание, которое я когда-либо слышала.
— Но…
— Но что? Ты любишь его, он любит тебя, и вы живете в самом романтическом городе на свете.
Я трясу головой.
— Всё не так просто.
— Тогда позволь поставить вопрос по-другому. В тебя влюбился шикарный парень, а ты даже не хочешь дать ему шанс?


Я скучала по Мередит. Возвращаюсь в свою комнату, испытывая смесь облегчения и грусти. Если бы мы с Сент-Клером не оказались сегодня на продленке, попыталась бы я извиниться? Скорее всего, нет. Школа скоро закончится, наши пути разойдутся, и наша дружба умрет навсегда.
Нет. До меня доходит ужасная правда.
Как я раньше об этом не подумала? Это то же самое. Совершенно. То же. Самое.
Бридж не могла ничего с собой поделать. Ей понравился Тоф, а меня не было рядом, они влюбились друг в друга, и она ничего не могла с этим поделать. А я винила её всё это время. Породила в ней вину за чувство, которое она не могла контролировать. Даже не пыталась выслушать её; я не ответила ни на один звонок или э-мейл. А она всё равно продолжала пытаться. Снова вспоминаются слова Мэтта и Рашми. Я действительно бросила своих друзей.
Достаю свой чемодан и открываю передний карман. Он всё ещё здесь. Немного помятый небольшой пакет, завернутый в красно-белую бумагу. Игрушечный мост. А затем я сочиняю самое сложное письмо в своей жизни. Надеюсь, она простит меня.

Конец недели выдаётся спокойным. Я отправляю подарок Бридж посылкой, возвращаюсь к друзьям за общий стол и завершаю продлёнку. С Сент-Клером мы так и не говорим. Ну, немножечко всё-таки говорим, но ни о чём важном. Чаще всего мы просто сидим рядом и нервничаем, что нелепо: разве к этому мы шли?
Но сломать старые привычки нелегко.
На продлёнке мы сидим через ряд. Я чувствую, как он смотрит на меня целый час, всю неделю. Я тоже на него смотрю. Но мы не возвращаемся вместе в общежитие: Сент-Клер собирается так медленно, что мне приходится уходить первой. Думаю, мы пришли к одному выводу. Даже если мы начнём встречаться, у нас нет надежды. Школа почти закончилась. На следующий год я уеду в Государственный университет Сан-Франциско, изучать теорию кино и критику, а вот куда поступил Сент-Клер, он мне до сих пор не сказал. Я прямо спрашиваю его об этом после пятничной продлёнки, но он бурчит, что не хочет об этом говорить.
По крайней мере я не единственная, кто понимает, что меняться тяжело.
В субботу, в кинотеатре «мамули и дедули бассет-хаунда» крутят мой любимый фильм Софии Копполы «Трудности перевода». Здороваюсь с величавым мужчиной и Пусой и проскальзываю на привычное место. Я впервые смотрю этот фильм в этом кинотеатре. Сходство истории с моей жизнью не ускользает от моего внимания.
Сюжет крутится вокруг двух американцев, мужчины средних лет и юной девушки, которые затерялись в Токио. Они изо всех сил пытаются понять страну, в которой оказались, и разобраться в личных отношениях, которые, кажутся, разваливаются на куски. А затем они встречаются, и зарождается новая дилемма — их всё сильнее и сильнее влечёт друг к другу, хотя они прекрасно понимают, что их чувства невозможны.
Это история об изоляции и одиночестве, а ещё о дружбе. О том, как стать именно тем, в ком нуждается другой человек. В одной сцене девушка спрашивает: «Легче станет?». Сначала мужчина отвечает «нет», а затем «да» и «конечно, станет». А затем он добавляет: «Чем больше ты понимаешь, кто ты есть и чего хочешь, тем меньше расстраиваешься».
И тут я понимаю... что всё нормально. Нормально, что мы с Сент-Клером никогда не станем больше чем друзья. Одна дружба с ним сделала меня сильнее, чем что-либо. Он вытащил меня из комнаты и научил независимости. Иными словами, он был именно тем, в ком я нуждалась. Я не забуду это. И точно не хочу это терять.
Когда фильм подходит к концу, я разглядываю своё отражение в туалете кинотеатра. Я не перекрашивала прядку с самого Рождества. Другое дело, нужно узнать, как красится самой. Точнее я хочу узнать, как краситься самой. Заглядываю в ближайший «Монопри» — разновидности мини «Супертаргета» — чтобы купить краску, выхожу и замечаю знакомого на другой стороне улицы.
Не могу поверить. Сент-Клер.
Спрятав руки в карманы, он озирается по сторонам, словно кого-то ждёт. Моё сердце ухает. Он знает, что София — мой любимый режиссёр. Он знает, что я пройду этой улицей и ждёт меня. Пришло время поговорить. Просто лечу к нему по пешеходному переходу. Много лет я не чувствовала такого счастья. Я уже хочу окликнуть его по имени, как вдруг понимаю, что он не один.
С ним немолодой джентльмен. Мужчина красивый, и стоит он в до боли знакомой манере. Сент-Клер говорит на французском. Я его не слышу, но когда он говорит на французском, у него совершенно по-другому двигаются губы. Жесты и язык тела меняются, становятся более текучими. Мимо проходит группа джентльменов, и Сент-Клер временно скрывается из вида, потому что он низенький.
Постойте. Мужчина тоже низенький.
Встаю как вкопанная, так как до меня доходит, что я смотрю на отца Сент-Клера. Присматриваюсь. Одет он с иголочки, очень по-парижски. Волосы того же оттенка, но с серебряными прядками и короче, опрятнее. И от него исходит схожая аура уверенности, хотя Сент-Клер выглядит нерешительно.
Мне стыдно. Я снова повторила эту ошибку. Мир не крутится вокруг меня. Ныряю под знак метро, но я невольно оказалась в пределах слышимости. Меня снова терзает чувство вины. Мне стоит уйти… но это величайшая загадка Сент-Клера. Прямо сейчас.
— Почему ты не подал заявку? — спрашивает его отец. — Прошло три недели. Мне будет трудно убедить администрацию принять тебя.
— Я не хочу здесь оставаться, — отвечает Сент-Клер. — Хочу вернуться в Калифорнию.
— Ты ненавидишь Калифорнию.
— Я хочу поступить в Берклей¹!
— Ты не знаешь, чего хочешь! Ты такой же, как она. Ленивый и эгоцентричный. Ты не знаешь, как принимать решения. Тебе нужен кто-то, кто будет принимать их за тебя, и я говорю тебе остаться во Франции.
— Я не останусь в чёртовой Франции, понял? — Сент-Клер переходит на английский. — Я не останусь с тобой! Ты всё время дышишь мне в затылок!
И тут до меня доходит. Я подслушала весь их разговор. На французском.
О. Срань. Господня.
— Как ты смеешь говорить со мной в таком тоне? — Его отец в ярости. — В общественном месте! Тебе нужно вбить в голову…
Сент-Клер переходит на французский.
— Ну же, попробуй. Здесь, на глазах у всех. — Он указывает на свою щёку. — Почему бы не попробовать, папа?
— Почему ты…
— Месье Сент-Клер! — С другого конца улицы кричит дружелюбная женщина в платье с низким декольте. Сент-Клер и его отец оборачиваются в удивлении.
Месье Сент-Клер. Она говорит с его папой. Это так странно.
Она не спеша подходит и целует его отца в обе щёки. Его отец возвращает лес бизес с изящной улыбкой. Всё его поведение совершенно меняется, когда он представляет сына. Незнакомка удивлена слышать о его сыне, и Сент-Клер — Этьен — хмурится. Отец и женщина болтают, Сент-Клер — забыт. Он скрещивает руки на груди. Убирает. Стучит ботинками. Прячет руки в карманы, достаёт…
У меня ком подкатывает к горлу.
Его отец продолжает флиртовать с той женщиной. Она трогает его плечо, поддаётся вперёд. Он одаривает её обаятельной, ослепительной улыбкой — улыбкой Сент-Клера — и это странно, видеть лицо другого человека. И тут я понимаю, что рассказы Мер и Джоша — правда. Его отец просто душка. Он обладает естественным обаянием, как и его сын. Женщина продолжает флиртовать, и Сент-Клер уходит. Они не замечают. Он плачет? Накланяюсь вперёд, чтобы лучше рассмотреть, и обнаруживаю, что он смотрит прямо на меня.
О нет. О нет, нет, НЕТ.
Он останавливается.
— Анна?
— Эм. Привет. — Моё лицо горит. Я хочу перемотать катушку, выключить, уничтожить…
Выражение его лица сменяется со смущения до злости.
— Ты всё слышала?
— Прости…
— Не могу поверить, что ты подслушивала!
— Случайно. Я просто проходила мимо и… увидела тебя. Я столько слышала о твоём отце, что мне стало любопытно. Прости.
— Ну, надеюсь, я оправдал твои самые большие ожидания. — Он проходит мимо, но я хватаю его за руку.
— Подожди! Я же не говорю по-французски, забыл?
— Можешь пообещать, — медленно произносит он, — что ты не поняла ни единого слова из нашего разговора?
Отпускаю его.
— Нет. Я слышала тебя. Я всё слышала.
Сент-Клер не шевелится. Он смотрит на тротуар, но он не зол. Он смущён.
— Эй! — Я касаюсь его ладони. — Всё нормально.
— Анна, в этом ситуации нет ничего «нормального».
Он кивает в сторону отца, который всё ещё флиртует с той женщиной. Он даже не заметил, что его сын исчез.
— Нет, — отвечаю я, быстро шевеля шестерёнками, — но ты как-то сказал мне, что семью не выбирают. Эта правда распространяется и на тебя, ты ведь понимаешь.
Он смотрит на меня так пристально, что я боюсь, что перестану дышать. Набираюсь храбрости и беру его под руку. Я увожу его. Мы проходим квартал, и я усаживаю его на скамейку возле кафе с бело-зелёными ставнями. Маленький мальчик отдёргивает шторы и смотрит на нас.
— Расскажи мне о своём отце.
Он застывает.
— Расскажи мне о своём отце, — повторяю я.
— Я ненавижу его, — тихо произносит он. — Ненавижу его всеми фибрами своей души. Ненавижу, как он ведёт себя с моей матерью и со мной. Ненавижу каждую нашу встречу, видеть с другими женщинами, а ещё я ненавижу, что он считает себя замечательным, очаровательным малым, хотя на самом деле он развратный ублюдок, который скорее унизит меня, чем спокойно обсудит моё образование.
— Он выбрал вуз за тебя. Вот почему ты не хочешь об этом говорить.
— Он не хочет, чтобы я был рядом с ней. Он хочет разлучить нас, потому что вместе мы сильнее, чем он.
Я наклоняюсь и сжимаю его ладонь.
— Сент-Клер, ты сильнее, чем он.
— Ты не понимаешь. — Он вырывает ладонь. — Мы с мамой зависим от него. Во всём! У него все деньги, и если мы расстроим его, мама окажется на улице.
Я сбита с толку.
— А как же её картины?
Сент-Клер фыркает.
— Они не приносят дохода. Те небольшие деньги, что с них были, под контролем отца.
Я молчу с секунду. Я видела большинство наших проблем в его нежелании говорить, но это нечестно. Правда ведь так ужасна. Отец издевался над ним всю его жизнь.
— Ты должен дать ему отпор, — говорю я.
— Легко тебе говорить…
— Нет, мне не легко говорить! Мне нелегко видеть тебя в таком состоянии. Но ты не можешь дать ему выиграть. Ты должен быть умнее его, ты должен побить его в его же игре.
— Его игре? — Он неприятно смеётся. — Нет, спасибо. Я не буду играть по его правилам.
Мой мозг работает на сверхновой.
— Послушай меня, в секунду, как появилась та женщина, его личность совершенно изменилась…
— О, ты заметила?
— Заткнись и послушай меня, Сент-Клер. Вот что ты должен делать. Прямо сейчас ты возвращаешься к ним, и если это женщина всё ещё там, ты говоришь ей, как ты счастлив, что отец отправляет тебя в Берклей.
Он пытается прервать меня, но я не даю.
— А затем ты идёшь в его арт-галерею и говоришь всем, кто там работает, как ты счастлив, что отец отправляет тебе в Берклей. Затем ты звонишь своим дедушке и бабушке и говоришь о том, как ты счастлив, что отец отправляет тебя в Берклей. А затем ты говоришь это его соседям, бакалейщику, мужику, который продаёт ему сигареты, ВСЕМ в его жизни, что ты счастлив, что отец отправляет тебя в Берклей.
Он покусывает ноготь на большом пальце.
— Он будет чертовски зол, — продолжаю я, — и я бы не хотела ни на секунду поменяться с тобою местами. Но ясно, что он человек, который больше всего волнуется о фасаде. И как он поступит? Отправит тебя в Берклей, чтобы сохранить лицо.
Сент-Клер обдумывает мой план.
— Это безумие, но… только такое безумие может и сработать.
— Знаешь, ты не должен всегда решать проблемы в одиночку. Для этого и существуют друзья. — Я улыбаюсь и расширяю глаза для эффекта.
Он трясёт головой, пытаясь заговорить.
— ИДИ! — кричу я. — Быстрее, пока она ещё там!
Сент-Клер снова колеблется, и я толкаю его вперёд.
— Иди. Иди, иди, иди!
Он чешет затылок.
— Спасибо.
— Иди.
И он наконец-то уходит.


Сноска
1. Калифорнийский университет в Беркли — общественный исследовательский университет США, расположенный в Беркли, штат Калифорния. Старейший из десяти кампусов Калифорнийского университета. В 2013 году в рейтинге «Национальные университеты» от издания U.S. News & World Report занял 20-ю позицию, в то же время многие образовательные программы входят в число лучших в стране. В 2013 году в рейтинге Times Higher Education Калифорнийский университет в Беркли удостоился пятого места среди университетов мира.
Университет пользуется мировой известностью как один из лучших центров для подготовки специалистов по компьютерным и IT технологиям, экономике, физике.

Возвращаюсь в дом Ламбер. Мне не терпится узнать, чем всё закончилось, но Сент-Клер должен сам разобраться с отцом. Он должен справиться сам. Стеклянная бусина в виде банана на туалетном столике привлекает моё внимание, и качаю её на ладони. Он подарил мне так много подарков в этом году — бусину, блокнот для левшей, канадский флаг. Хорошо бы наконец-то ответить ему тем же. Надеюсь, идея выгорит.
Решаюсь достать свою домашку. Пролистываю страницы и открываю последнее задание по литературе. Наша последняя тема, поэзия. Сборник Неруды. Он лежит на книжной полке над столом с самого Дня благодарения. Это ведь учебное пособие, так? Ещё один подарок?
Ошибаешься. Очень, очень сильно ошибаешься.
То есть, да, это учебное пособие, а ещё это сборник лирики о любви. Весьма такой эротичненькой лирики о любви. Зачем ему дарить такую книгу, как не с особым намёком? Он мог подарить мне рассказы Банана Ёмамото. Или один из учебников по переводу.
Но он купил мне сборник стихов.
Я открываю форзац и пялюсь на штамп. ШЕКСПИР И КОМПАНИЯ, КИЛОМЕТР НОЛЬ ПАРИЖ. И возвращаюсь мыслями к звезде, к нашей первой ночи. Влюбляюсь в него. И я возвращаюсь к звезде, после Дня благодарения. Влюбляюсь в него. И я снова в своей комнате, смотрю на эту выпавшую из времени книгу — почему он просто не сказал мне? Почему я не открыла её, когда он попросил меня об этом на Рождество? — и я понимаю, что мне просто необходимо вернуться к точке ноль.
Мне осталось всего несколько недель в Париже, а я так и не посетила Нотр-Дам. Что я делаю субботу в общежитии? Надеваю туфли на ходу, выскакиваю из дома и бегу по улицам со скоростью звука. Я не успеваю. Я должна быть там. Сейчас же. Не могу это объяснить.
Виды города сливаются в один, пока я бегу вдоль Сены на остров Сите, но в этот раз меня это не волнует. От собора, как всегда, захватывает дух. Толпа туристов собралась у точки ноль, и я восхищаюсь звездой на бегу, но я не буду ждать своей очереди. Я продолжаю бежать, бежать и бежать, пока не оказываюсь внутри.
И снова Париж лишает меня дара речи.
Высокий сводчатый потолок, витражи, скульптуры из золота и мрамора, роспись по дереву… Нотр-Дам невозможно забыть. Органная музыка и говор множества языков окружают меня. Тёплый аромат горящих свечей наполняет воздух. И я никогда не видела ничего прекраснее, чем переливающийся всеми цветами драгоценностей свет, льющийся из окон в форме роз.
Восторженный гид проходит мимо меня, размахивая руками.
— Просто представьте! В начале девятнадцатого века собор был в таком плачевном состоянии, что город подумывал снести его. К счастью для нас, Виктор Гюго узнал про планы о сносе строения и написал «Горбуна из Нотр-Дама¹», чтобы повысить интерес к его славной истории. И, ей-богу, это сработало! Парижане выступили с кампанией по сохранению собора, его отреставрировали и отполировали до прекраснейшего состояния, в котором он пребывает и по сей день.
Я с улыбкой покидаю их, представляя какое бы здание попытался бы спасти мой отец своей писаниной. Возможно, бейсбольный стадион. Или «Бургер Кинг». Рассматриваю алтарь и статуи Девы Марии. От них веет умиротворением, но я не нахожу покоя. Изучаю путеводитель, и моё внимание цепляют слова Галери де Химэрас.
Химера. Горгульи. Конечно!
Нужно подняться, нужно увидеть панораму города, раз я здесь. Вход в башню — вершину Нотр-Дам — слева от главных дверей. Пока плачу за вход, клянусь, я слышу, как кто-то зовёт меня по имени. Оглядываюсь, но не вижу никого знакомого.
Взбираюсь по ступеням.
Первая площадка ведёт к магазину сувениров, так что я продолжаю подъём. Выше. Ещё выше. Уф. Здесь, конечно, уйма ступенек. Срань господня, эта лестница когда-нибудь кончится?
Вы серьёзно?
ЕЩЁ СТУПЕНИ?
Это нелепо. Никогда не куплю себе дом со ступенями. У меня в Атланте даже нет ступенек к входной двери, так, небольшой наклон. С каждый шагом я всё больше и больше не хочу видеть горгулий, но когда я добираюсь до выхода и…
Какая высота! Я перехожу по забитой туристами галереи из Северной башни в Южную. Вот мой район! И Пантеон! Его огромный купол впечатляет даже отсюда, но туристы вокруг меня фотографируют горгулий.
Нет. Не горгулий. Химер.
Как-то Сент-Клер рассказал мне, что большинство людей под словом «горгулья» на самом деле представляют химер. Горгульи — это тощие твари, которые крепились горизонтально к стене дома и использовались в качестве водостока. А вот зачем нужны химеры я не помню. Защищать собор? Отпугивать демонов? Будь Сент-Клер здесь, он бы всё мне рассказал. Я подумываю позвонить ему, но, наверное, он всё ещё занят со своим отцом. Ему не нужно, чтобы я терзала его энциклопедическими вопросами.
Галери де Химэрас действительно классная. Скульптуры полулюдей-полузверей, гротескные фантастические создания с клювом, крыльями и хвостами. Мой любимец зажал голову между ладонями и высунул язык, созерцая город. А, может, он просто подавлен. Или опечален. Заглядываю в колокольню, и там… большой колокол.
Что я здесь делаю?
У ещё одной лестницы стоит охрана. Делаю глубокий вдох. «Бон суаре», — здороваюсь я. Охранник улыбается и пропускает меня. Шмыгаю внутрь. Впереди спиральная крутая лестница, которая становится всё уже и уже с подъёмом. Каменные стены холодны. Впервые я боюсь слететь. Хорошо, что я здесь одна. Если кто-нибудь начнёт спускаться, кто-нибудь хоть ненамного больше меня, я не представляю, как мы разминёмся. Сердце бьётся быстрее, в ушах отдаётся стук шагов, и я начинаю спрашивать себя, а не было ли ошибкой, как…
Я на месте. Я на вершине Парижа.
Как и в галерее химер здесь установлена защитная сетка, чтобы удержать людей от падения или прыжка. И я на такой высоте, что рада этому. Я здесь одна, так что сажусь в тихий каменный угол и смотрю на город.
Скоро я уеду. Интересно, что сказал бы отец, если бы он увидел, что я не хочу прощаться с этим местом, когда всеми правдами и неправдами хотела остаться в Атланте. Он желал мне добра. Созерцая, как лодочки скользят по Сене, а гордая Эйфелева башня возвышается над Марсовым полем, теперь я это осознаю. Меня застаёт врасплох шум на лестнице — визг и быстрый топот ног. Кто-то бежит по лестнице. А я одна.
Расслабься, Анна. Это всего лишь турист.
Бегущий турист?
Я готовлюсь к вторжению, оно не заставит себя ждать. На смотровую площадку врывается мужчина. На нём подростковые крохотные шорты и кроссовки для бега. Он что, поднялся по лестнице забавы ради? Он меня не замечает, потягивается, бежит на месте тридцать секунду и стрелой убегает вниз.
Странно.
Сажусь и откидываюсь спиной на пропет, как снова раздаётся крик. Подскакиваю. Зачем бегун кричит? Здесь человек, который напуган этим бегуном и боится упасть. Как бы то ни было, всё прекратилось. Думаю о Сент-Клере, о его страхе высоты. Вдруг, этот человек попал в ловушку. С растущим страхом я осознаю, что кто-то мог упасть.
Бросаюсь вниз по лестнице. «Хэллоу? Бонсуа? Са ва?» Нет ответа. Спускаюсь ещё на несколько спиралей, удивляюсь, почему этим занимаюсь я, а не охрана.
— Здесь кто-нибудь есть? Вам нужна помощь?
Какой-то странный шорох, и я продолжаю осторожно спускаться.
— Хэллоу? — Должно быть, они не говорят по-английски. Слышу учащённое дыхание. Они прямо подо мной, нужно только завернуть за угол…
Я кричу. Он кричит.

Сноска
1. Поправочка от переводчика: Роман называется «Собор Парижской Богоматери».

— Какого чёрта ты здесь делаешь? Боже, Сент-Клер! Ты напугал меня до чёртиков.
Он приседает на корточки, хватаясь за перила, выглядя более взбудораженным, чем когда-либо.
— Зачем ты пошла вниз? — резко спрашивает он.
— Я пыталась помочь. Услышала крик. Подумала, что возможно, кто-то ранен.
Его бледная кожа густо краснеет.
— Нет. Я не ранен.
—Что ты здесь делаешь? — снова спрашиваю я, но он молчит. — По крайней мере позволь мне помочь.
Он встаёт, и его ноги дрожат как у ягнёнка.
— Всё хорошо.
— Нет. С тобой определённо что-то не в порядке. Дай мне руку.
Сент-Клер сопротивляется, но я хватаю его и начинаю вести вниз.
— Постой. — Он смотрит вверх и сглатывает. — Я хочу увидеть вершину.
Я одариваю ему взглядом, который, надеюсь, выражает весь скепсис.
— Конечно.
— Нет, — говорит он с новой решимостью. — Я хочу увидеть вершину.
— Прекрасно, пойдём.
Выпускаю его ладонь.
Он просто стоит. Я снова беру его за руку.
— Ну же.
Наш подъём болезненный и медленный. Я благодарна, что за нами никого нет. Мы не говорим, но Сент-Клер до боли сжимает мои пальцы.
— Почти у цели. Ты справляешься, прекрасно справляешься.
— Зат… молчи.
Наверное, стоит столкнуть его с лестницы.
Наконец мы достигаем вершины. Я отпускаю его ладонь, и Сент-Клер падает. Я даю ему несколько минут отдышаться.
— Ты в порядке?
— Да, — жалко произносит он.
Я не знаю, что делать. Я застряла на крошечной крыше в центре Парижа с моим лучшим другом, который боится высоты и очевидно сильно сердится на меня. И я понятия не имею, почему он здесь.
Сажусь, перевожу взгляд на речные суда и спрашиваю в третий раз:
— Что ты здесь делаешь?
Он делает глубокий вдох.
— Я пришёл за тобой.
— И как же ты узнал, что я здесь?
— Просто увидел. — Он делает паузу. — Я пришёл загадать желание, стоял на точке ноль, и увидел, что ты входишь в башню. Позвал тебя по имени, и ты оглянулась, но не увидела меня.
— И ты просто решил... подняться? — Я сомневаюсь, несмотря на очевидные доказательства. Должно быть, ему понадобилась сверхчеловеческая сила, чтобы преодолеть первый лестничный пролёт в одиночку.
— Пришлось. Я не мог ждать, когда ты спустишься, больше не мог. Я должен был видеть тебя немедленно. Я должен знать…
Он замолкает, и у меня учащается пульс.
Что, что, что?
— Почему ты соврала мне?
Вопрос застаёт меня врасплох. Не этого я ожидала. Никакой надежды. Сент-Клер всё ещё сидит на крыше, но вперил взгляд в меня. Его карие глаза огромны и печальны. Я смущена.
— Прости, я не знаю о чём…
— Ноябрь. Блинная. Я спросил тебя, говорили мы о чём-либо странном тем вечером, когда я приволокся пьяным в твою комнату. Говорил ли я что-нибудь о наших отношениях или моих отношениях с Элли. И ты сказала, что нет.
О мой Бог.
— Откуда ты узнал?
— Джош рассказал.
— Когда?
— В ноябре.
Я ошеломлена.
—Я... Я... — У меня пересыхает горло. — Если бы ты только видел своё лицо в тот день. В ресторане. Как я могла тебе сказать? Особенно после матери…
— Но если бы ты решилась, я бы не потратил впустую все эти месяцы. Я подумал, что ты отшила меня. Решил, что я тебе не интересен.
— Но ты был пьян! У тебя была девушка! Что, по-твоему, я должна была делать? Боже, Сент-Клер, я даже не знала, серьёзно ли ты.
— Конечно, серьёзно.
Он встаёт, и у него трясутся ноги.
— Осторожней!
Шаг. Шаг. Шаг. Он ковыляет ко мне, и я хватаю его за руку, чтобы вести. Мы так близко к краю. Он сидит рядом со мной и сильнее сжимает руку.
— Я был серьёзен, Анна. Я был серьёзен.
— Я не…
Он выходит из себя.
— Я сказал, что люблю тебя! Я любил тебя весь этот чёртов год!
У меня ум за разум заходит.
— Но Элли…
— Я обманывал её каждый день. Рисовал в воображении такие картины с тобой, которые не должен был, снова и снова. Она ничто по сравнению с тобой. Я никогда не испытывал такое чувство прежде…
— Но…
— Первый день школы, — начинает он тараторит. — Мы стали партнёрами по лабораторным неслучайно. Я видел, что профессор Уэйкфилд разбивает пары в зависимости от места, поэтому я специально наклонился вперёд, чтобы одолжить карандаш в нужный момент, чтобы профессор подумал, что мы сидим друг рядом с другом. Анна, я хотел быть твоим партнёром с самого первого дня.
— Но…
Мысли путаются.
— Я купил тебе сборник любовной лирики! Я так тебя люблю, как любят только тьму таинственную меж тенью и душою¹.
Моргаю.
—Неруда. Я зачитал строчку. Боже, — он стонет, — почему ты его даже не открыла?
— Ты же сказал, что книга для школы.
— Я говорил, что ты красавица. Я спал в твоей кровати.
— Ты никогда не делал первого шага! У тебя была девушка!
— Каким бы ужасным парнем я не был, я бы не стал её обманывать. Но я думал, ты знаешь. Хоть я и был с ней, я думал, ты знаешь.
Мы ходим кругами.
— Как я могла знать, если ты ничего не говорил?
— Как я мог знать, если ты ничего не говорила?
— У тебя была Элли!
— А у тебя Тоф! И Дэйв!
Теряю дар речи. Смотрю на крыши Парижа, смаргивая слёзы.
Он касается моей щеки, хочет, чтобы я посмотрела на него. Втягиваю воздух.
— Анна. Прости за то, что произошло в Люксембургском саду. Не за поцелуй — потому что он был самым обалденным в моей жизни — а за то, что я не сказал тебе, почему убежал. Я побежал за Мередит из-за тебя.
Прикоснись ко мне снова. Пожалуйста, прикоснись ко мне снова.
— Я мог думать только о том, как тот ублюдок поступил с тобой на Рождество. Тоф никогда не пытался объясниться или извиниться. Как же я мог поступить так с Мер? И я хотел позвонить тебе, прежде чем идти к Элли, но я так хотел покончить с этим побыстрее, раз и навсегда, что не подумал.
Тянусь к нему.
— Сент-Клер…
Он отстраняется.
— И ещё одно. Почему ты больше не зовёшь меня Этьеном?
— Но… никто ведь больше тебя так не зовёт. Это было бы странно. Ведь так?
— Нет. Не было бы. — Он грустнеет. — Каждый раз, как ты называешь меня Сент-Клером, ты словно отказываешься от меня снова и снова.
— Я никогда не отказывалась от тебя.
— Но ведь отказалась. Ради Дэйва, — со злобой произносит он.
— А ты бросил меня ради Элли на моём дне рождения. Я не понимаю. Если ты так сильно меня любил, почему с ней не порвал?
Он смотрит на реку.
— Я был в таком замешательстве. Вёл себя как идиот.
— Да, так и было.
— Я заслужил это.
— Да. Заслужил. — Делаю паузу. — Но я тоже вела себя как идиотка. Ты был прав. Насчёт… одиночества.
Сидим в тишине.
— В последнее время я часто думал о маме и папе. Как она уступает ему. Как не хочет его покидать. И как бы сильно я её ни любил, это в ней мне ненавистно. Я не понимаю, почему она не заживёт сама, почему не борется за то, что хочет. Но был таким же. Весь в мамочку.
Трясу головой.
— Ты не такой.
— Такой же. Но я больше этого не хочу. Я хочу того, что я хочу. — Он снова поворачивается ко мне, встревоженный. — Я сказал друзьям отца, что в следующем году еду в Беркли. И сработало. Он очень, очень зол на меня, но это сработало. Ты сказала мне сыграть на его гордости. Ты была права.
— Значит, — меня раздирает такое любопытство, что я едва осмеливаюсь в это поверить. — Ты едешь в Калифорнию?
— Придётся.
— Точно. — Сглатываю ком в горле. — Ради мамы.
— Ради тебя. Я буду в двадцати минутах езды на поезде от твоего вуза, и смогу приезжать к тебе каждый вечер. Буду десять раз ездить, просто чтобы быть с тобой каждый вечер.
Его слова слишком идеальны. Должно быть, произошло недопонимание, конечно, я его неправильно поняла…
— Ты самая невероятная девушка, которую я когда-либо знал. Ты шикарная и умная, и заставляешь меня смеяться, как никто другой. И я могу с тобой поговорить. И я знаю, что после всего, я не заслуживаю тебя, но я пытаюсь сказать, что люблю тебя, Анна. Очень сильно.
Задерживаю дыхание. Я не могу говорить, в глазах стоят слёзы.
Он понимает это неправильно.
— Боже. Я снова всё испортил? Я не хотел вот так на тебя нападать. То есть, я напал, но… ладно. — Его голос дрожит. — Я ухожу. Или ты можешь спуститься первой, а затем я, и обещаю, я тебя никогда больше не побеспокою…
Он начинает вставать, но я хватаю его за руку.
— Нет!
Он замирает.
— Мне так жаль. Я никогда не хотел обидеть тебя.
Провожу пальцами по его щеке. Он остаётся идеально неподвижен.
— Пожалуйста, перестань извиняться, Этьен.
— Произнеси моё имя ещё раз, — шепчет он.
Закрываю глаза и наклоняюсь.
— Этьен.
Он берёт меня за руку. В эти идеальные ладошки, что так подходят моим.
— Анна?
Наши лбы соприкасаются.
— Да?
— Пожалуйста, скажи, что любишь меня. Иначе я умру на месте.
Мы смеёмся. А затем я уже в его объятиях, и мы целуемся, сначала быстро — чтобы восполнить утраченное время — а затем медленно, потому что у нас есть время в этом мире. Его губы мягкие и сладкие как мёд, и он целует меня нежно, но страстно, показывая, что он смакует вкус также как и я.
И в перерывах между поцелуями я говорю, что люблю его.
Снова, снова и снова.


Сноска
1. Перевод 17 сонета Пабло Неруды в варианте Татьяны Воронцовой.

Рашми прочищает горло и смотрит на нас.
— Серьёзно, — говорит Джош, — у нас не было же всё так запущено?
Мер стонет и швыряет в него ручку. Джош и Рашми расстались. Даже странно, что они так долго ждали. Их расставание казалось неизбежным, но ребята всё время ходили кругами, и каждый раз происходило много всего. А это «много всего» тоже занимало какое-то время.
Они разошлись по-мирному, насколько это возможно. Им нет смысла поддерживать отношения на долгих расстояниях. С их плеч словно свалился тяжёлый груз. Рашми с нетерпением ждёт учёбы в Брауне, а Джош… ну, он по-прежнему должен смириться с тем, что мы уезжаем, а он остаётся. И он остаётся. Он снова спасся, едва-едва. Он с головой ушёл в рисование, и у него постоянно болят руки. Честно, я за него беспокоюсь. Мне ли не знать всю боль одиночества. Но Джош — привлекательный, забавный парень. Он заведёт новых друзей.
Мы готовимся к экзаменам у меня в комнате. Смеркается, и тёплый ветер развевает шторы. Лето почти на дворе. Вскоре я снова увижу Бридж. Мне пришло от неё новое письмо. Всё ещё пока что не утряслось, но мы работаем над этим. Я справлюсь.
Мы с Этьеном сидим друг рядом с другом, наши ноги переплетены. Его пальцы чертят спирали на моей руке. Я утыкаюсь в него носом, вдыхая аромат шампуня, крема для бритья, его аромат, которого мне никогда не будет достаточно. Он целует мою крашеную прядку. Наклоняю голову, и наши губы встречаются. Запускаю руку в его совершенные, спутанные волосы.
Я ЛЮБЛЮ его волосы, и теперь могу касаться их, когда бы ни захотела.
И он даже не возмущается. Большую часть времени.
Мередит с лёгким сердцем приняла наши отношения. Конечно, она подсластила себе пилюлю тем, что выбрала университет в Риме. «Ты только представь, — сказала она, подав заявление, — целый город шикарных итальянских парней. Они могут говорить мне всё что угодно, и всё будет звучать сексуально».
— Ты будешь такой доступной мишенью, — замечает Рашми. — Ты бы не хотела, эм, заказать, м-м-м, спагетти? Конечно, возьми меня, Марко.
— Интересно, а Марко нравится футбол? — мечтательно задаётся вопросом Мер.
А что насчёт нас, Этьен был прав. Наши вузы в двадцати минутах езды друг от друга. Он будет оставаться у меня на выходные, и в будни мы будет встречаться как можно чаще. Мы будем вместе. Мы признались друг другу, что загадали на точке ноль. Этьен сказал, что каждый раз загадывал меня. Он желал быть со мной, как только я приехала в город.
— М-м-м, — мурлычу я.
Он целует мою шею.
— Всё, хватит, — не выдерживает Рашми. — Я сваливаю. Наслаждайтесь своими гормонами.
Джош и Мер уходят вслед за ней, и мы остаёмся одни. Как я люблю это.
— Ха! — восклицает Этьен. — Точно как я люблю.
Он тянет меня к себе на колени, и я оборачиваю ноги вокруг его талии. Его бархатные губы мягки, и мы целуемся, пока на улице зажигаются фонари, а оперная певица начинает своей вечерний концерт.
— Я буду скучать по ней, — говорю я.
— Я буду петь для тебя. — Он убирает мой локон за ухо. — Или отведу тебя в оперу. Или же мы будем летать в Париж, чтобы её послушать. Как хочешь. Всё, что ты захочешь.
Я переплетаю наши пальцы.
— Я хочу быть здесь, сейчас.
— Разве это не название последнего бестселлера Джеймса Эшли? «Сейчас»?
— Осторожно. Когда-нибудь ты с ним познакомишься, и он больше не покажется тебе таким забавным.
Этьен смеётся.
— Ах, значит он лишь слегка забавный? Ну, слегка забавного я выдержу.
— Я серьёзно! Обещай прямо сейчас, в этот миг, что не бросишь меня после того, как с ним встретишься. Большинство на твоём месте сбежало бы.
— Я не большинство.
Улыбаюсь.
— Знаю. Но всё же пообещай.
Он не сводит с меня глаз.
— Анна, обещаю, что никогда тебя не оставлю.
Моё сердце бешено бьётся в ответ. И Этьен это знает, потому что он берёт меня за руку и подносит к своей груди, чтобы показать, как сильно бьётся и его сердце.
— А теперь твоя очередь, — говорит он.
Я всё ещё ошеломлена.
— Моя, что?
Он смеётся.
— Обещай, что не сбежишь, как только я познакомлю тебя с моим отцом. Или, что ещё хуже, что не бросишь меня из-за него.
Я выдерживаю паузу.
— Думаешь, я ему не понравлюсь?
— О-о-о, уверен, что да.
Ясно. Не ответ, что я ждала.
Этьен видит мою тревогу.
— Анна. Ты же знаешь, что мой отец не любит всё, что делает меня счастливым. И ты делаешь меня счастливее, чем кто-либо и когда-либо. — Он улыбается. — О, да. Он тебя возненавидит.
— Так это… хорошо?
— Меня не волнует, что он думает. Только то, что думаешь ты.
Он крепче меня сжимает.
— Например, что мне нужно прекратить кусать ногти.
— Ты докусал свои мизинцы до кожи, — дразнюсь я.
— Или, может, мне нужно начать гладить своё постельное покрывало.
— Я НЕ ГЛАЖУ СВОЁ ПОКРЫВАЛО.
— Конечно, гладишь. И я люблю это.
Я краснею, и Этьен целует мои тёплые щеки.
— Знаешь, моя мама любит тебя.
— Правда?
— Ты — единственное, о чём я говорил весь год. Она в восторге, что мы вместе.
Я улыбаюсь и в душе, и по-настоящему.
— Не могу дождаться встречи с ней.
Он улыбается в ответ, но его лицо становится обеспокоенным.
— А вдруг я не понравлюсь твоему отцу? Я же ведь не американец. Точнее, только наполовину. Он же не один из тех сумасшедших чокнутых патриотов?
— Нет. Он тебя полюбит, потому что ты делаешь меня счастливой. Он не всегда такой плохой.
Сент-Клер поднимает тёмные брови.
— Я знаю! Но я же сказала «не всегда». Большую часть времени он такой же, как всегда. Просто… он старается, как может. Он думал, что сделал добро, послав меня сюда.
— А это было?.. Добро?
— Посмотри на себя, напрашиваешься на комплименты.
— Я был бы не против услышать комплимент.
Играю с прядью его волос.
— Мне нравится, как ты произносишь «банана». Ба-на-на. И иногда ты произносишь «р» так по-французски. Люблю.
— Прекрасно, — шепчет он мне на ухо. — Я потратил долгие часы на практику.
В моей комнате темно, и Этьен меня обнимает. Мы слушаем оперную певицу в мирной тишине. Я удивлена, как сильно буду скучать по Франции. Атланта была моим домом почти восемнадцать лет, и хотя я знаю Париж только девять месяцев, он изменил меня. Меня ждёт новый город, где я буду учиться в следующем году, но я не боюсь.
Я была права. Для нас двоих дом — это не место. Это человек.
Мы наконец дома.



Я бы по-прежнему сидела на первых трех главах, если бы не Паула Дэвис. Паула, благодаря тебе я написала роман. Спасибо, что ты первая поверила в Анну и Этьена. Спасибо за веру в меня. Если бы я могла, то назвала бы луну, планету или целую галактику в твою честь.
Спасибо Кейт Шефер Тестерман, моему агенту-мечты, которая стала моим агентом в реальности. В жизни не часто получаешь то, что хочешь. До сих пор не могу поверить, что это не сон.
Чувствую себя особенной, работая с Джулией Стросс-Гэбел, чей редакционной карьерой я очень долго восхищалась. Джули, спасибо вам за ваше терпеливое и замечательное руководство. Не могу поверить, что вы не только прочитали мой роман, но и захотели с ним работать. Я так вам благодарна. Я такая везучая. Но всё равно в шоке. Всем сердцем хочу поблагодарить всю команду издательства «Пенгуин». Обнимаю Лизу Ёсковиц, Лаури Хорника и Скотти Боудитч.
Спасибо родителям, которые только поощрили меня, когда я объявила, что выбрала специальность «творческая письменная речь». Вы понимаете, какое вы сокровище? Люблю вас.
Бесконечное спасибо Лейни Тейлор и Самнер Смит. Лейни, ты не только даёшь прекрасные советы, но и пишешь прекрасные письма. Спасибо за рекомендации (и за полного придурка). Самнер, ты самый честный читатель, которого я только могла желать. Спасибо за мудрость в отношениях и заразительный энтузиазм.
Библиотекари Уивервилла, вы невероятно круты. Спасибо, что всегда смотрели в другую сторону всякий раз, как я гуглила «Нотр-Дам» на работе, и дополнительное спасибо Лорен Бьель за то, что отдала свою диссертацию в заложники на целый год.
Мерси боку моей сестре Каре за проявленную храбрость в минуты, когда у меня тряслись поджилки.
Мерси, мерси, мерси Мэннинг Крулл, американской парижской супергероини. И спасибо Кирстен Уайт за то, что была рядом. Всё очень просто: я бы не выжила в прошлом году без тебя. Это честь пройти этот странный путь вместе.
Следующие люди дали мне ответы на множество вопросов и оказали огромную моральную поддержку: Джим Ди Бартоло, Марджори Меснис, библиотекари Северного Эшвилла, Тайё ла Пэ, Фэй и Роджер Перкинсы, Мэри и Дэйв Прахлеры, Теннерсы, Стаки Томас, Натали Уиппл, Томас Уизерспун, Сара и Джефф Зентнеры, и все, кто читает мой блог. Особая благодарность Аманде Рид за покраску моих волос в синий цвет, Кену Ханке и Джастину Саутеру, исключительным кинокритикам. Крис Прахлер озвучил несколько версий как именно его нужно отблагодарить. Вот самая короткая: «спасибо моему любимому деверю». Крис — мой единственный деверь, но моя благодарность искренняя.
Эта история родилась во время «Нашинал Новел Вритин Манс» (National Novel Writing Month). Спасибо Крису Бату и всему персоналу за всё, что делаете для начинающих писателей.
И, наконец, спасибо Джарроду Перкинсу. Ты всегда будешь моим первым читателем. Ты вытаскиваешь меня из кровати, заливаешь чай или кофе в горло и толкаешь в мой кабинет. Готовишь ужин, оставляешь на моём столе и уносишь грязную посуду. Ты никогда не сомневался в моём успехе. Ты вытираешь мои слёзы, смеешься над прикольными шутками и серьёзно обдумываешь мой самый часто задаваемый вопрос: «Этот парень достаточно горяч?». Я очень сильно тебя люблю. Спасибо, что остаёшься самим собой, потому что ты мой самый любимый человек на свете.

Кстати, не было времени сделать подборку по галерее Химер и крыше Нотр-Дам. Может, кто поделится красотой?

А я здесь выложу полностью сонет Неруды:

Нет, я люблю тебя, пусть даже ты была бы розою из соли,
Топазом или лепестком гвоздики, распространяющей огонь:
Я так тебя люблю, как любят только тьму
таинственную меж тенью и душою.
Люблю тебя, я как растение, что не цветёт,
но свет своих цветов внутри от глаза прячет.
Благодаря твоей любви мрак поселился в моём теле,
как аромат густой, что поднимается с земли.
Люблю тебя, не знаю как,
откуда та любовь, когда пришла, зачем.
Люблю тебя без гордости, вопросов, откровенно:
Люблю так, потому что не умею по-другому,
так, что когда ты далеко, ты так близка,
что на груди моей лежит твоя рука,
что своим сном твои глаза я закрываю.

Ну, как всем конец книги? Жду-жду отзывов.

Ура. Наконец-то полный перевод. Готова прыгать от радости. Вот как он .
So-chan, Aleftina, Solitary-angel, Renka, огромное всем вам спасибо за проделанную работу .
Хорошая и милая книга. Хоть героев иногда и придушить хотелось за идиотские постуки, книга все равно очень поравиласть.
Побежала читать все целиком. А то уже и не помню, что там в начале было.

Алина пишет:
А как переводчику хотелось их прибить, читая их глупости по n-разу. Особенно Этьен под конец совсем меня разочаровал Вот такие они "идеальные парни", подойдешь ближе и - пшик! - их очарование.

А самые мои любимицы Мер и Рашми, так жаль, про них книг отдельных нет. А то обе остались в "активном поиске", нечестно.
Алина пишет:
Это было 1 год 4 месяца назад Вот и что со мной делать?

So-chan, Aleftina спасибо огромное преогромное за перевод

So-chan пишет:
Я предлагаю расцеловать за чудесный перевод и возможность прочитать эту удивительную историю на русском.


ЗЫ: Девочки мой немного зашит, но с 1 декабря я дочитаю книгу и с меня огромный комент

So-chan пишет:
Любить, баловать и кормить овсянными печеньками за то, что перевели книгу.

Ну тогда хорошо))) А я иногда мучуюсь, что и радовать обновлениями надо чаще, да только одну книгу переводить скучно. Хочется разнообразия.

Девочки, спасибо за книгу! Мне еще пару глав осталось Но ей-Богу так хотелось Этьена стукнуть пару раз)