---

Название: The Death House / Дом смерти
Автор: Sarah Pinborough / Сара Пинборо
Описание: антиутопия, психологический триллер, любовный роман
Содержание: 24 главы
Год выпуска: 2015
Серия: вне серии
Статус перевода: завершен

Перевод: Euphony
Сверка: Euphony
Редактура: RuSa
Худ. оформление: Solitary-angel

Тоби вел абсолютно нормальную жизнь, пока однажды все не разрушила одна простая вещь. Анализ крови.
Теперь Тоби живет вдали от семьи в Доме смерти. В этом далеком от современного мира месте жизни всех обитателей находятся под пристальным присмотром Хозяйки и толпы послушных ей медсестер, которые изучают своих подопечных и ждут появления любых симптомов болезни. Это значит, что пора везти больных в лазарет.
Вот только из лазарета не возвращаются.
Вдалеке от привычного мира, от родных и друзей Тоби живет воспоминаниями о прошлом и вынужден каждый день бороться со страхом. Но хрупкий покой нарушает приезд новичков, и все меняется.
Потому что все рано или поздно умирают.
Важно лишь то, как ты живешь.

Кричу от счастья, как фанат на концерте кумира

Ну ничего себе!!! Спасибо Ирочка, будем ждать перевода !!!

Иришка,а герой подросток или уже "сам с усами"? Если второе,то я читатель в засаде, то бишь буду ждать.(У меня пунктик на тинейджеров,не очень люблю читать про них,уж такие у меня тараканы)
Не зависимо от личных пристрастий от всей души желаю "благоприятной инерции" в процессе перевода.

elvira пишет: Аналогично)). Про подростков не читаю, не перевожу и ваще обхожу десятой дорогой, но "Дом" зацепил прямо с первого взгляда, а текст просто унес. Честно говоря, переводить такие книги - это даже как-то большая честь. И ответственность. Лишь бы только не облажаться, поэтому не тороплюсь со стартом. Хотя, ты ж меня знаешь, мне все вынь да положь сию же минуту)). А тут вот с благоговением сижу и перевожу оооочень медленно.

elvira пишет: Спасибочки)). А читать или нет, решишь потом сама. Но в любом случае стоит хотя бы попробовать. Авось тоже понесет)).

- Говорят, кровь прямо из глаз брызжет. В смысле сначала они из орбит вылезают, а потом уже и кровь идет.
- Кто говорит?
- Люди. Слышал где-то.
- Все ты выдумываешь.
- А вот и нет, - не унимается Уилл. – С чего мне такое выдумывать? Говорю же, где-то слышал. Вроде как сначала слетаешь с катушек, а потом из глаз кровь идет. Может, и вообще по всей коже хлещет.
- Бред собачий.
- Заткнитесь уже и ложитесь спать. – Я переворачиваюсь на другой бок. Снаружи царапается колючее одеяло, а на душе кошки скребут от супербогатого воображения Уилла.
Дышу прямо в грубую шерсть. Вдохи и выдохи кажутся горячими. Я раздражен, и это меня еще больше бесит. В последнее время завожусь с пол-оборота. Злость загорается от малейшей искры и подпитывается сгустком из черного солнца, который потихоньку растет у меня в животе.
Двое пацанов сразу затихают. Я старше всех. Я вожак, босс, большая шишка. По крайней мере в четвертой спальне. Здесь мое слово закон.
Вытаскиваю накрахмаленную до хруста простыню из-под одеяла повыше, чтобы прикрыть жесткий край. В спальне не холодно, скорее зябко. Так бывает в домах, которым сотни лет. Продрогшее время пропитывает кирпичи и цементный раствор, а по углам гуляет призрачный печальный ветер отголосками того, что когда-то было, и чего теперь уже нет. Наверное, мы как раз вписываемся в этот дом. От таких мыслей сгусток в животе сжимается. Меня передергивает. Подтягиваю колени к подбородку и чувствую, как ноет мочевой пузырь. Класс.
- Не могу уснуть, - жалуется Уилл и зевает. – Напрягает меня это все.
В темноте я вижу, как он сидит по-турецки на кровати и перебирает пальцами металлические прутья в изножье. В нашей спальне он самый младший, да еще и мелкий для своего возраста. Ведет себя тоже как ребенок.
Из другого конца комнаты от кровати напротив Уилла раздается непрерывный шепот. И в нашем гнезде не обошлось без кукукнутого. Эшли молится на коленях. Каждый божий вечер, как только выключается свет.
- Сомневаюсь, что Бог тебя слышит, - бормочу я. – Иначе ты бы тут не оказался.
- Бог всегда все слышит, – надменный голос спицей взрезает холодный воздух. – Он повсюду.
Мочевой опять дает о себе знать, и я решаю больше не терпеть. Вылезаю из-под одеяла. Половицы жутко холодные. Хрен его знает, как Эшли стоит на коленях. Но тапки не обуваю. Я же не какой-нибудь там дедуля.
- Тогда от твоих молитв никакого толку, - весомо замечает Луис. Его кровать ближе всего к двери. Он пялится в потолок. Волосы торчат во все стороны. Даже лежа он умудряется жестикулировать. – Раз уж твой Бог повсюду, то получается, он есть и внутри тебя. А значит, ты вполне можешь хоть всю ночь напролет разговаривать с ним без слов в тишине собственного разума, и он все равно тебя услышит. Впрочем, нет никаких научных доказательств существования каких бы то ни было богов, как нет и оснований полагать, что мы нечто большее, чем простое скопление клеток и воды. Поэтому твой Бог – всего лишь плод чьего-то воображения. Следовательно, ты зря тратишь время.
Шепот становится громче.
- Может, он дрочит под кроватью, а бормочет, чтобы шум заглушить, - говорю я уже у двери. – Хлюп-хлюп-хлюп! – и демонстрирую догадку жестами.
Луис фыркает и смеется.
Уилл тихо хихикает.
Раздражение крепчает. Мне нравятся Уилл и Луис. И хотелось бы, чтобы они меня бесили, но так уж вышло. Перед тем как закрыть дверь, я оглядываюсь. В большой комнате эти двое кажутся совсем маленькими. Нас в спальне четверо, а кроватей по шесть штук у каждой стены. Многовато. Как будто все разъехались по домам, а про нас забыли. Дверь с щелчком закрывается, и я иду по коридору. До ванной путь не близкий. Мне есть чего бояться, но тени и пустота усталого особняка в список не входят. Однако я тороплюсь. Последнего обхода еще не было.
Бегу вниз по широкой деревянной лестнице, хватаясь за перила, как будто я на большом корабле, который с трудом разрезает темные воды ночного океана. В доме тихо, слышны только тихие скрипы и стоны старого здания. На бегу думаю о тех, кто спит в спальнях внутри промозглых стен, о медсестрах и учителях в специально отведенных для них комнатах, а потом волей-неволей представляю себе верхний этаж, куда можно подняться только на лифте и куда по ночам, пока все спят, забирают больных детей, которые исчезают там навсегда. Больных проглатывает лифт и везет в лазарет. О лазарете мы больше не разговариваем. Никто не уходит из дома. Никто не возвращается из лазарета. Все мы это знаем. А еще знаем, что всех нас ждет поездка наверх. Однажды и я вот так исчезну посреди ночи.
Справляю малую нужду, не закрывая дверь и не включая свет. Облегчиться так приятно, что плевать на звук бьющей по керамике струи. Я даже не краснею. Все еще помню мамино правило: «По ночам стесняться нечего». Зато руки не мою и широко зеваю в зеркало. Это правило успело измениться. Микробы – наименьшая из наших проблем. Честно говоря, не помню, чтобы и раньше особенно парился по этому поводу.
«Говорят, кровь прямо из глаз брызжет».
Наклоняюсь к зеркалу и вглядываюсь в свои глаза. Как обычно, они ярко-голубые, правда, в темноте кажутся чуть-чуть посеревшими. Оттягиваю нижнее веко. Даже сейчас можно рассмотреть тоненькие сосуды, бегущие куда-то внутрь. Крови нет. Скорее всего это действительно чушь. Дурацкое воображение Уилла опять насочиняло всякого дерьма. Со мной все в порядке. Со всеми нами. По крайней мере пока.
- Ты должен быть в постели.
Голос тихий, но я все равно подскакиваю от неожиданности. В коридоре у окна стоит Хозяйка. В лунном свете, льющемся сквозь стекло, белая униформа невозможно яркая, но пустое лицо не разглядеть.
- Разве ты не устал?
- Мне нужно было в туалет.
- Мой руки и возвращайся в постель.
Я мигом споласкиваю руки в холодной воде, как можно быстрее пробегаю мимо Хозяйки и мчусь наверх по лестнице через ступеньку. Со дня моего приезда это была самая длинная речь, которую Хозяйка толкнула в мой адрес. Я не хочу, чтобы она со мной разговаривала. Вообще не хочу, чтобы она меня замечала. Хотя все равно ничего не изменится.
- Хозяйка на подходе, - шепчу я, вернувшись в спальню.
- Они уже спят, - говорит Луис, с трудом проговаривая слова. Неудивительно. Самое время. – Не понимаю, зачем нам перед сном дают витамины. И зачем нам вообще их дают.
Под колючим одеялом и жесткой простыней я выдавливаю полуулыбку в ответ на его слова. Луис закончил школу в двенадцать. В черт знает какую рань поступил в университет, где и учился, пока не попал сюда. Ей-богу, он гений, но, как и все остальные, не видит очевидного. Указывать на ошибку я не собираюсь. Никакие это не витамины, а снотворное. Хозяйке и медсестрам нравится, чтобы по ночам в доме было тихо.
Еще минут десять я напряженно жду, а потом слышу, как поворачивается дверная ручка. Тихо шурша подошвами, Хозяйка проверяет каждого из нас. Это последний на сегодня обход. Только когда она уходит, я открываю глаза и начинаю спокойно дышать.
Все случилось в пятницу. Было жарко. Жарче, чем обычно. Он не спеша возвращался домой из школы. В магазинчике на углу купил кока-колу, но холодильник не работал, поэтому кола была теплой и липкой. Он все равно ее выпил, громко отрыгнул и пнул пустую банку. В мыслях медленно и лениво повторялись события сегодняшнего дня. Мистер Сетл весь урок нудно гундосил о нестабильности мирового климата. Заскучавшие ученики плавились от жары и дремали прямо за партами. А еще на задворках сознания зудел ненаписанный реферат по истории. И эта стычка с Билли… Рано или поздно ему это аукнется. Он вообще не понимал, зачем ввязался в ссору. Правда, на него тогда смотрела Джули Маккендрик. И вообще было ощущение, что она уже несколько дней к нему приглядывается, только сам он боялся в это поверить. Но завтра вечером будет вечеринка. А значит, завтра вечером все может измениться.
О Джули Маккендрик он думал постоянно. Работать было жарко, ходить в школу тоже. Но жара ни капельки не мешала думать о Джули и о том, что она может питать к нему взаимную симпатию. Он так глубоко погрузился в собственный мир, что не заметил, как тихо на улице. Не заметил, что нет детей, что они не сидят на тротуарах и не носятся на велосипедах по округе. Билли с рефератом испарились. Осталась только Джули. Интересно, то, что он к ней испытывает, это и правда любовь? Или она просто самая симпатичная девушка в школе? А вдруг повезет, и он ее поцелует? Или даже засунет руки в лифчик… От одной только мысли об этом во рту пересохло, а сердце бросилось вскачь. Что он почувствует? Даст ли завтрашняя вечеринка ответы на все эти вопросы? Даже заметив у дома фургон, на том самом месте, где, возвращаясь с работы, парковался отец, он не сумел сложить два и два. Пока не услышал, как плачет мама. Но было уже поздно. И слишком жарко, чтобы бросаться наутек. (1) Пер. И. А. Голубева

Ух! Начало мне сразу напомнило,как мы в лагере после отбоя начинали травить страшные истории.Иришка,ты права насчет книги.Мозг вынесет и нам.Мне уже становится жутко от предположений насчет судеб этих чудо-ребят.Твои неповторимые обороты перевода (Бред собачий,кукукнутого,фыркает,промозглых и т.д.)как же я уже соскучилась по подобному.
Самое главное со стартом тебя!Скрещиваю пальчики за легкость и удачу перевода. Отрывок зацепил,яркое начало. Думаю круг читателей будет не маленький.

Прощелкали обе)). Спасибо, Эльвира))
Бывает, потому и говорю, что обычно финальный файл отличается от постов)). Сразу не видать, особенно если сто раз текст видишь. И тут ни я, ни Руса не виноваты. В любом случае, спасибо, что заметила)).
Оч рада, что зацепило начало)).

Спойлер тихонько удалаю.:)

Да пусть остается, нам скрывать нечего)). Процесс есть процесс)).

Усё

Euphony, RuSa, с началом перевода вас! Да и нас;) Девочки, спасибо огромное- преогромное!!! Solitary-angel, оформления перевода просто чума! Что же это за болезнь такая, из-за которой детей забирают из дома! Пряма как при проказе, раньше тоже людей изолировали и оставляли умирать. Тут мне кажется дело серьезнее, их мне кажется изолируют не из-за боязни заразиться. То, что мальчик так спокойно рассуждает о смерте, до жути пугает и расстраивает. Особенно когда читаешь его воспоминания, в которых он думает о девочке и о приятностях с ней связных))) очень жалко, что его радужные мечты так и не сбылись.

Жалко ребят очень , все такие маленькие, а вынуждены столкнуться с такими не детскими условиями... Спасибо девчонки за перевод и оформление )))

- Ставлю на близнецов, - Луис косится на меня. – Все еще принимаешь ставки, Тоби?
Мы завтракаем. По звонку все спустились вниз в обшитое деревянными панелями помещение. Наверное, когда-то это была огромная гостиная, а теперь – наша столовая. В резном каменном камине я ни разу не видел огня. О том, что здесь кто-то жил, свидетельствуют видавшее виды бордовое бархатное кресло у стены и яркие пятна на выцветшей желтой краске, где когда-то, видимо, висели картины. На мгновение сквозь плотные облака пробивается солнечный свет и льется в столовую через большие окна. В ярких лучах танцуют пылинки. Ощущать тепло на лице приятно. Я пью чай, в который раз задаваясь вопросом, не подсыпают ли нам что-нибудь в утренние напитки. Слышал, мужикам в тюрьмах дают какие-то лекарства, чтобы отбить охоту драться и трахаться.
Луис ест сэндвич с яйцом. Тост недожаренный, яйцо тоже. Слишком жидкое. Белок с желтком капают Луису на футболку, но ему, похоже, до лампочки. Мы сидим за своим столом, который стал нашим с самого приезда. Новыми привычками обзаводишься быстро. Всего столов шестнадцать, но заняты только восемь, по числу занятых спален. С парнями из других комнат мы теперь общаемся мало, хотя нас осталось всего двадцать пять. Девочки, Гарриет и Элеонора, сидят у дальней стены. Не знаю, сколько им лет. Элеонора еще маленькая. Гарриет постарше, но посмотреть там не на что. Невзрачная, помешанная на книгах. Губы вечно надутые, будто она постоянно чем-то недовольна. Обе держатся особняком. Чаще всего я о них вообще забываю.
- Ага, - отвечаю я Луису. – На которого ставишь?
- Я их не различаю. На того, который старается не шмыгать носом. Это Эллори или Джо? Короче говоря, он уже несколько дней пытается скрыть, что заболел.
Близнецы живут в седьмой спальне, а в седьмой, как и в нашей, пока что все на месте. Между нами возникло негласное соревнование – какая из спален дольше других продержится без потерь. Лично я слежу только за седьмой. Смотрю на стол напротив нашего и понимаю, что Луис прав. Один из двух абсолютно одинаковых долговязых прыщавых пацанов украдкой вытирает нос тыльной стороной ладони. Платка у него нет, на салфетки, которых полно на каждом столе, он не обращает внимания. Я присматриваюсь. Трудно сказать наверняка. Симптомы могут быть какие угодно.
- Принимается. Две смены на посуде?
- Идет, - улыбается Луис. – И удваиваю. Сразу за первым крышка и второму.
- Чего вдруг? – Уилл возвращается за стол со второй миской овсянки. Может, он и мелкий, но ест больше, чем любой из моих знакомых. – Потому что они друг друга знают?
- Нет. Это наука. Они идентичны. Если симптомы появятся у одного, то в скором времени появятся и у второго. Чистая генетика, в конце концов.
- А-а, ну да, - сразу соглашается Уилл.
- Кстати, я тут кое о чем вспомнил. – Луис встает из-за стола. Яйцо все еще капает с подбородка.
Не успеваю я сообразить, что происходит, как он уже у стола седьмой спальни и во все зубы улыбается Джейку.
- Твою мать, - бормочу я себе под нос.
- Джейк, - начинает Луис, - не мог бы ты мне немного помочь? Я тут провожу кое-какое исследование. Выясняю, откуда мы приехали, и сколько приблизительно времени заняла у каждого из нас дорога сюда. Поначалу это было для того, чтобы узнать, где конкретно мы находимся. Однако поскольку этот момент уже вроде как прояснился, то я…
- Вот блин, добром это не кончится, - говорит Уилл, глядя на Луиса поверх очков.
Я мысленно матерюсь. На кой только Луису сдался этот его сбор информации? Все, кто живет в доме, приехали из разных частей страны. Это нам точно известно. Так зачем Луису знать подробности? Откуда взялась эта тяга к предельной точности во всем? В последнюю неделю он просто одержим идеей сравнить данные всех «узников», как он нас называет. И идея эта заранее обречена на провал. Во-первых, он упускает тот факт, что люди лгут. Я соврал. Уверен, все остальные тоже. Никому не хочется делиться историями из прежней жизни, а тем более с кем-то из другой спальни. Нервозное дружелюбие, царившее между нами поначалу, давно прошло. Спальни стали отдельными стаями, и все стараются держаться своих.
- Тебе какое, на хрен, дело? – Джейк медленно встает из-за стола. Говорит он тихо и спокойно – у буфета с едой стоят медсестры. Но от ощутимой угрозы сгущается воздух.
Вилки и ложки отложены. Как по команде, поворачиваются головы.
- Я подумал, было бы любопытно уз… - Луис, гений, ходячий мозг, даже не догадывается о том, какое напряжение охватило всех присутствующих.
- Отвалил бы ты к чертовой матери.
Джейк моего возраста, но оброс легендами в первый же день. Причем такими, которые передаются исподтишка по углам и шепотом. Сидел в исправительной колонии. Угонял машины. В большинство сказочек о том, у кого какая была жизнь прежде, я не верю, но Джейк – совсем другое дело. Когда мы сюда попали, у него были сбиты костяшки, а на затылке выбрит символ банды. Если присмотреться, то и сейчас в отросших волосах можно заметить его очертания. Связываться с Джейком у меня нет ни малейшего желания. Это вам не Билли из выпускного класса.
- Джейк ему зазвездить, что ли, собирается? – Уилл смотрит на меня, но что еще хуже – смотрит и Эшли.
Если хочу сохранить какое-никакое уважение, которое они ко мне питают, выбора нет.
- Я с ним поговорю.
Если в чае и есть какой-то препарат, никакого эффекта я пока не ощущаю. Зато, когда подхожу к столу седьмой спальни, нервы звенят. Не из-за того, что сейчас произойдет. Как правило, медсестры ни во что не вмешиваются, но вряд ли будут спокойно смотреть на драку. А из-за того, что может случиться потом. Билли меня так и не отметелил. Может быть, теперь отметелит Джейк.
- Извини, Джейк, - говорю я как можно беспристрастнее. – Луис это без задней мысли. – Смотрю на пацана с взъерошенными патлами, который стоит между нами. – Иди и вытри с рожи яйцо. А то выглядишь, как долбодятел.
- Который только что отсосал, - добавляет Джейк. Его соседи по столу ржут и смотрят на него, как будто он бог.
Я выдавливаю улыбку:
- Наверное.
Самое хреновое – смотрю на Луиса и понимаю, что Джейк прав. На подбородке Луиса висит «сопля» недожаренного белка.
Луис обиженно сутулится и вытирает ладонью рот:
- Это яйцо.
- Заткнись и сядь за стол, - рычу я.
Потрясенный моим тоном, Луис, повесив голову, шаркает к Уиллу и Эшли и наконец-то замечает, что все взгляды устремлены к нему. Я смотрю на Джейка. Не знаю, что еще сказать.
- В общем, как я и сказал, извини. – Отворачиваюсь и ухожу.
- Хреновы недоразвитые малолетки, - ворчит мне в спину Джейк.
Ошибаешься, Джейк. Не недоразвитые, а дефективные. Все мы тут дефективные.
Впрочем, вслух я этого не говорю. Сажусь за стол и допиваю чай, надеясь, что инцидент исчерпан. Мы молча смотрим, как седьмая спальня собирает со стола пустые тарелки. Самый младший – Дэниел, пухлый пацан лет одиннадцати – счищает объедки с тарелки Джейка и торопливо пристраивается вместе с остальными за спиной своего лидера. Проходя мимо нас, все они насмешливо ухмыляются. Как будто не только Джейк, но и любой из них может мне накостылять. Я ни на кого не обращаю внимания.
Только когда седьмая спальня уходит из столовой, Луис поднимает голову и затравленно мне говорит:
- Необязательно было с ним соглашаться.
- Обязательно, - вставляет пять копеек Эшли, пережевывая кусок тщательно намазанного маслом тоста. – По-твоему, раз ты умный, то все знаешь? Ничего подобного. Иногда ты ведешь себя, как самый обыкновенный дурак. – Его голос звучит надменно и насмешливо. Наверняка Эшли все еще бесится из-за того, как Луис прошелся вчера по его молитвам.
- Давайте просто об этом забудем. – Мне хочется, чтобы завтрак уже закончился. Жаль, что мы с Джейком не друзья. Он мне вовсе не нравится, но мы хотя бы одного возраста. Если бы мы дружили, я бы, наверное, не чувствовал себя постоянно чьей-то нянькой.
- Может, нам сегодня письма принесут, - меняет тему Уилл. – Родителям ведь разрешено нам писать. А раз так, то наверняка они уже послали нам письма. Мы же тут уже несколько недель. Может, им даже приехать разрешат.
- Ты еще хочешь научиться играть в шахматы? – спрашивает его Луис. – Если что, могу научить.
Мигом позабыв о письмах, Уилл улыбается. Может, я и босс в спальне, но Уилл буквально очарован нашим гением. Между их разумами целая пропасть, но, похоже, Уилл Луису тоже нравится. Иногда я пытаюсь представить, какой была прежняя жизнь Луиса. Гениальный мальчишка, галопом промчавшийся по школьной программе, всегда был младше своих одноклассников. Вряд ли он успел обзавестись настоящими друзьями. И наверняка все считали его фриком. Подозреваю, что о шахматах он упомянул, только чтобы отвлечь Уилла. Никаких писем не будет. И уж тем более никто не приедет. Это было ясно по маминому лицу, когда она снова и снова выкрикивала мое имя, пока меня заталкивали в фургон. Никому не дано знать заранее, когда это произойдет. Может быть, так даже лучше.
Хотя бы для наших родных.

Взаимоотношения и развлечения смахивают на быт зеков.А это дети! Жутковато и жалко.Иришка и Виктория,спасибо дорогие за главу. В эмоциональном плане надрывное начало книги.

Прочитала первые две главы и подумала, что над воротами этого жуткого места, этакого лечебно-профилактического профилактория, надо бы написать: "Оставь надежду, всяк сюда входящий". Почти, как у Данте над вратами ада. Что же там за болезнь такая среди детей и подростков, требующая изоляции, с последующими печальными последствиями. Пока знакомилась с нравами, царящими там, почему-то впомнился роман "Повелитель мух". Ясно, что молодежь почти никто не контролирует и у них царит дедовщина.
Ира, Руса и Надя, спасибо.

После завтрака у нас уроки. Занимаемся группами по спальням. Сидим в комнатах, которых здесь полно. Наверное, когда-то это были гостиные, столовые или еще что. Кто знает, как жили прежние хозяева этого старого дома? Теперь это наши классы. В некоторых спальнях живет буквально по паре человек, но заведенный порядок никто не нарушает – нас никогда не объединяют.
Учитывая разницу в возрасте, в основном мы работаем с учебниками и письменно отвечаем на вопросы по пройденному материалу. Иногда учим французский, который никогда нам не пригодится. А иногда просто сидим и ждем, когда явится следующий учитель. Есть одна десятиминутная перемена, но скоротать ее негде. Наверное, перерыв нам дают, чтобы сходить в туалет. Никакой строжайшей дисциплины нет. Если не хочешь заниматься и просто-напросто молча сидишь, учителям по барабану. Рано или поздно все равно начинаешь учиться, чтобы хоть чем-то занять утреннее время. Четыре часа – это слишком долго, чтобы просто сидеть и думать. Особенно если приятных тем для размышлений нет.
Все наши учителя средних лет. Иногда я думаю, почему так. Может быть, благодаря возрасту им легче от нас дистанцироваться. Имен мы не знаем. Если нужна помощь, называем их просто «сэр» или «мисс». Мне кажется, им так же скучно, как и нам. Они сидят перед нами и ждут вопросов. Но чаще всего, если мы чего-то не понимаем, то просто переходим к другой теме. Ну или в нашем случае спрашиваем у Луиса.
Учебники, которыми мы пользуемся, старые. Лет на двадцать-тридцать старше, чем в школе. Наверное, такие нам дают специально. Это школа, но и не школа вовсе. Как и вся жизнь в доме. Мы живем, но и не живем. Зато учителя, которые в конце урока тут же исчезают в отведенном им крыле, когда-нибудь смогут отсюда уехать. Порой, пока мы занимаемся, я ловлю их взгляды. Они смотрят на нас, как на зверей в зоопарке. Даже не знаю, как эти взгляды описать. Не то восхищенные, не то напуганные. А может, смесь и того и другого. Держу пари, учителя, как и медсестры, следят за появлением симптомов. Интересно, говорят ли они о нас по вечерам? Делают ли ставки, кто будет следующим? Или решают, кого хотят увидеть следующим?
Мне приходит в голову скатать бумагу в шарики и попробовать попасть Эшли по башке, но я передумываю. Во-первых, нет никакого желания устраивать беспорядки, а во-вторых, это верный путь привлечь внимание Хозяйки. Становиться нарушителем спокойствия я не хочу. Не хочу, чтобы она меня заметила. Поэтому быстренько записываю ответы и тупо просиживаю утро на заднице.
К концу обеда солнце скрывается за тяжелыми серыми тучами. Мы, как крысы, разбегаемся по длинным коридорам, а к двум часам уже идет капитальный ливень. На улице не холодно, но дожди идут каждый день. Впрочем, мне вовсе не хочется выходить из дома. Я устал.
В комнате отдыха, которой практически никто не пользуется, за столом в углу пристроились Уилл с Луисом. Между ними лежит пластмассовая шахматная доска. Луис подробно объясняет, как ходят фигуры, а Уилл уже успел запутаться. Комната отдыха – странное место, как будто существует вне времени. Собственно, как и весь дом. На полках полно настольных игр в потертых коробках. У стены стоит старый проигрыватель, но музыка на пластинках совершенно незнакомая. Да и кто вообще в курсе, как пользоваться проигрывателем? В комнате еще четверо или пятеро детей, но ни Луис, ни Уилл даже не смотрят на дверь, у которой я остановился. Неудивительно. Если Луис чем-то занят, то погружается в дело с головой. Может быть, мы знакомы всего ничего, но уже хорошо друг друга знаем.
В библиотеке у батареи сидит Элеонора. Не обращая на нее ни малейшего внимания, прямо на полу играют в карты два пацана. В руках у Элеоноры какая-то тонкая книжка с пожелтевшими страницами в мягкой красочной обложке. Читая, она то и дело поправляет прядь волос. Похоже, ее целиком захватил оживающий на страницах мир. Я тоже подумываю выбрать книгу, но ни одна из них не кажется интересной. Я и раньше-то не особенно читал, даже по школьной программе, а сейчас чтение вообще кажется тяжким трудом. Плюс не хочется читать о том, что мне никогда не светит пережить. Темный сгусток в животе только больше станет.
Эшли в комнате для рисования. Потеет над куском желтоватого ватмана. Такие дают детям в начальных классах. Гарриет рисует пустую вазу, которая стоит на столе среди полчища книг. Между зубами торчит кончик языка. Она сосредоточенно пытается оживить пустую стекляшку, «поставив» в нее на рисунке выдуманные яркие цветы. Эшли оглядывается и с серьезным видом мне кивает. Что он задумал? Как бы там ни было, лучше бы попросил Гарриет закончить за него. Она хорошо рисует. В конце концов я ухожу.
Прислоняюсь к подоконнику с облупившейся краской и какое-то время смотрю на дождь. В саду вокруг дома пусто. Прямо посередине стоит старый дуб. Ветра нет, ничто не тревожит ни ветки, ни листья. Дерево как будто смотрит на меня в ответ и чего-то ждет. В тишине я слышу, как бьется мое сердце, сердито отсчитывая секунды недоступного мне времени. Глаза слипаются. Надо поспать. Я привык к тому, что постоянно чувствую себя уставшим. Привык к скуке. Иногда думаю, что скука мне даже нравится, потому что из-за нее время словно замедляет свой бег.
В мыслях возникает грудь Джули Маккендрик. Я спускаюсь вниз, закрываюсь в одной из ванных комнат и тону в воспоминаниях. Футболки с глубоким вырезом, короткие шорты, под которыми видна почти вся задница. Иногда я нервничаю, потому что почти не помню ее лица, хотя прошло всего около месяца. Но нервозность уступает фантазиям о груди и заднице Джули, о теплой коже. Я представляю ее почти голой. Мы обнимаемся, мои пальцы внутри нее. Она горячо дышит мне в ухо и говорит, как ей все это нравится. Описывает, что хочет со мной сделать. А потом берет меня в рот. Не знаю, делала ли Джули хоть кому-нибудь минет, но у меня в голове она уже не совсем Джули. Ее образ густо приправлен порнухой, над которой мы когда-то смеялись с одноклассниками, и которую я с болезненным любопытством смотрел в одиночестве. Наверное, уже не важно, что я делаю с Джули в своих фантазиях. Она никогда об этом не узнает.
Наконец усталость побеждает. Я возвращаюсь в спальню, закрываю за собой дверь и ложусь в постель прямо на одеяло. Какая бы ни стояла за окном погода, днем в доме тепло. Так и подмывает вздремнуть. Зеваю и закрываю глаза. Прислушиваюсь к ритму дождя, молотящего по старому стеклу, чувствую, как растекаются мысли, и засыпаю. После обеда я сплю каждый день. Завел себе такое правило. Никто меня не беспокоит. Общаться с остальными я все равно не хочу. Не вижу смысла.
Уже перед тем, как я погружаюсь в манящую темноту, всплывает последняя мысль: «Говорят, кровь прямо из глаз брызжет».

Сплю я крепко. Когда меня будит звонок, на мгновение кажется, что я снова в школе и сработала пожарная сигнализация. Вскакиваю с кровати и несколько секунд смотрю в никуда. Постепенно окружение становится четче, и я вспоминаю, где нахожусь. Моргаю. Я еще не готов куда-то идти. Звонок выключается. Во рту сухо, и я еще слишком сонный, чтобы испытывать голод, но на ужин идти придется. На протяжении дня Хозяйка с медсестрами прячутся где-то в стенах дома, но я точно знаю, что у них каждый из нас на счету и что они незримо, как призраки, за нами наблюдают. Потягиваюсь и выхожу из комнаты. На полпути вниз по лестнице встречаю остальных. Все идут обратно и о чем-то непрерывно болтают. Спросонок не разобрать.
- Нам сказали оставаться в комнате! – кричит Уилл. – До самого ужина!
Он пробегает мимо меня, следом за ним – Луис. Усталость и сонливость растворяются в зареве их энергии и моего собственного замешательства. Под десятками ног гудят ступеньки, и дом словно оживает. Появляются медсестры. Стоят на каждом лестничном пролете и молча смотрят, как все мы мчимся в спальни. Внимательные глаза отмечают каждого из нас. Медсестры не улыбаются, не пытаются подбодрить – не для этого они здесь.
Эшли заходит в спальню последним. Когда за ним закрывается дверь, мы все уже приклеились к окну.
- Смотрите, - говорит Луис. Он практически уткнулся в окно носом, стекло запотевает от его дыхания. – Новенькие. Так вот в чем дело!
Прямо у дверей дома два черных фургона. Кто-то под большим зонтом стоит на крыльце, и все мы знаем, что это Хозяйка. Нас тоже встречала она. Правда, фургонов тогда было больше. Восемь или девять. Казалось, они выстроились в бесконечную линию от высоких и внушительных автоматических ворот до конца улицы.
- Новички, - еле слышно выдыхает Уилл с огромными как блюдца глазами.
Мы привыкли, что количество обитателей дома сокращается, а не наоборот.
- Там видно, сколько их? – спрашивает Эшли, касаясь стекла зелеными от фломастеров пальцами. Даже ему любопытно. Несмотря на то, что все находят, чем заняться днем, им так же скучно, как и мне.
- Похоже, не так уж много, - отвечаю я.
Дверь одного из фургонов отъезжает назад, но со ступенек спускается Хозяйка со своим зонтом, и теперь мы вообще ничего не видим.
- Интересно, откуда они? – Луис уже думает о своем бесполезном сборе информации.
- Через минуту их, наверное, ждет познавательная беседа, - говорит Уилл. – Как нас.
Выходя из фургона, он почти не чувствовал ног. Люди в форме, которые забирали его у рыдающей матери, пристегнули его к сиденью и сделали какой-то укол, поэтому большая часть поездки прошла как в тумане. Он не спал, но ясно чувствовал, что не может говорить. Поначалу казалось, что все это какой-то дурной сон, но лекарство постепенно растворялось в крови. Окон не было, однако в какой-то момент он почувствовал под фургоном вибрации более мощного двигателя и покачивание волн. Потом фургон снова завелся, и сквозь узкие зазоры между дверью и корпусом просочился прохладный свежий воздух. Он стал задавать вопросы, но никто не отвечал. Все сидели и смотрели прямо перед собой, словно его здесь вообще не было. В конце концов он замолчал.
Из фургона он вышел один. Стоя на земле и удивленно моргая, он услышал, как закрылась дверь и машина уехала, бросив его в тени величественного, но потрепанного временем особняка. Сзади подъехали другие фургоны. Из первого вышли трое, и он задумался, так ли очевидно его беспокойство, как то, что было написано на этих трех лицах. С крыльца на них смотрела женщина в накрахмаленной белой форме. Когда уехал последний фургон, она повела всех в дом.
Их собрали в столовой. Около пятнадцати растерянных ребят всех возрастов и разношерстной наружности. Без сумок и чемоданов. Из одежды – только то, что было на них. Женщина, которая привела их сюда, терпеливо ждала, пока медсестры разносили стаканы с апельсиновым соком, от которого не отказался никто, а потом призвала к тишине.
- Здесь какая-то ошибка, - сказал мальчик, стоявший рядом с ним. – С моими анализами наверняка что-то напутали.
Ему было около тринадцати. Чудаковатый на вид, в огромной черной футболке с какой-то научно-фантастической дребеденью спереди. Оказалось, его звали Генри, и он был первым, кого забрали посреди ночи. Ошибкам здесь не было места. Генри явно пытался говорить уверенно, но голос дрожал, и всем было ясно, что он напуган. Кто-то позади рассмеялся. Остальные последовали примеру. Даже Тоби. Все стали переглядываться, и в этот момент зародилась некая необъяснимая связь, хотя каждый из собравшихся в столовой думал именно о том, о чем Генри сказал вслух.
- Меня вы будете называть Хозяйкой, - сказала женщина, не обратив никакого внимания на жалкие слова Генри. – Вы здесь потому, что анализы крови показали у вас наличие дефектного гена. Таких, как вы, называют «дефективными». Нужно объяснять, что это значит?
Голос у нее был не добрый и не злой и прекрасно сочетался с пустым выражением лица. У кого-то вырвался еще один нервный смешок. Всем было известно, что это значит, хотя никто пока не верил, что это произошло именно с ним. Тоби никогда не был знаком с теми, чей анализ показал бы положительный результат. Теперь такие встречались крайне редко. Так говорила ему мама. Со знакомыми людьми такого не случается. Это вроде крушения самолета.
Хозяйка продолжала говорить:
- Отныне это ваш дом. Вас обеспечат едой и одеждой, предоставят свободное время для развлечений. Если угодно, вы можете гулять на окружающей территории. Как и дома, у вас будут определенные обязанности. Расписание найдете в коридоре у входа в эту комнату. Раз в неделю вы будете менять постель – верхней простыней застилать матрас, а нижнюю сдавать в мешки для стирки. Кроме того, по утрам вы будете продолжать учиться.
- Хрена с два, - громко сказал кто-то из собравшихся.
Снова послышался смех. Тоби посмотрел на говорившего. В отличие от Генри, тот не показывал ни тени беспокойства. Высокомерная развязность была видна даже в том, как он стоял. В заднем кармане джинсов торчала пачка сигарет. Тогда Тоби еще не видел выбритого на затылке символа, но Джейку сходу удалось заявить о себе как о вожаке в этом разнокалиберном собрании малолеток.
- Без необходимости ни я, ни медсестры не будем вмешиваться в вашу жизнь. Наша задача – заботиться о вас и предоставить комфортные условия проживания. Мы будем поддерживать ваше здоровье, пока это будет в наших силах.
«Пока это будет в наших силах».
Смех тут же стих. Невозможная действительность медленно, но верно заполняла все пространство. Однако никто не поддался панике. Тогда Тоби и задумался впервые, не подсыпали ли в сок какие-нибудь препараты, чтобы все сохраняли спокойствие. Вместо ожидаемой бури по комнате пронеслось лишь легкое прикосновение прибрежных волн из океана ужаса, который вдруг разлился у их ног.

Euphony, RuSa, спасибо огромное!!!!!

Вот так просто, мальчики делают ставки кто дольше протянет! (О_о) И правда, люди ко всему привыкают и не только к окружающей среде, но и к стрессовым ситуациям. Это наверное защитная реакция организма. Иначе, можно просто сойти сума. Странно, что у них проводят уроки. Прямо жест милосердия, чтобы хоть как-то, отвлечь мысли о смерти. Мне вот, что интересно- им сказали, что у них обнаружен дефект гена, а не болезнь? Или это одно и тоже? В моем понимании, их оградили от людей, чтобы они их не заразили. Почему же медперсонал этого не боится? Или тут дело не в болезни как таковой, а в их предполагаемых мутациях? Их боятся не как разносчиков болезни, а как угрозу определенных устоев общества?

Люба пишет: Я в медицине разбираюсь мало (разве что на уровне токсикоза и прорезающихся детских зубов)), но генетические болячки вроде тоже болезни, причем не заразные.

Люба пишет: Вотето, наверное, ближе.

Я думаю, что ребята не умирают, а над ними ставят опыты и, соответственно выживают не все. Потому что, если они не умирают от болезни, а как то видоизменяются, значит, кому-то надо. чтобы до этого момента они оставались живы. Я помню смотрела фильм, сейчас забыло название, там людей специально выращивали, для органов (о_О) может, здесь тоже!