Мы с Юйданем скачем на лучшем коне сюннов. После двух дней и ночей погони мы не смогли достичь Хань и не сбросили с хвоста преследователей. Воины Юйданя медленно умерли один за другим, и теперь остались лишь мы вдвоём. Я боюсь, что скоро мы в беспамятстве рухнем с лошади. Не знаю, больно ли погибать под копытами. Ичжисе, ты правда хочешь убить папу и нас? Если ты хоть что-то сделаешь с моим отцом, я буду ненавидеть тебя до конца жизни.
— Юй Цзинь, я проткну круп лошади кинжалом, и она понесёт. Как только мы оторвёмся от преследователей, я позволю тебе спешиться, и ты убежишь. Ты ведь в детстве жила в этой пустыне как волк? Ты должна снова стать волком, должна скрыться от охотников.
— А ты? Папа сказал нам бежать в Центральные равнины вместе.
— У меня есть лошадь! Я доберусь до Центральных равнин, а затем вернусь за тобой.
Юйдань улыбается своей привычно широкой улыбкой. Я смотрю на его лицо, и меня внезапно охватывает страх. Я качаю головой. Нет.
Юйдань сбрасывает меня с лошади, но я бегу за ним по пескам, крича и плача:
— Пожалуйста, не бросай меня! Давай убежим вместе!
Юйдань возвращается и просит:
— Юй Цзинь, пожалуйста, просто послушайся меня хотя бы раз. Я обещаю вернуться и найти тебя. Но сейчас, пожалуйста, беги!
Я смотрю на него несколько секунд, делаю глубокий вдох и медленно киваю.
Юйдань разворачивает лошадь в противоположенном направлении. Я бросаю прощальный взгляд. В необъятной ночи две крошечные человеческие фигуры становятся всё дальше и дальше друг от друга. Юйдань тоже оборачивается и с улыбкой машет мне в ответ. В конце концов, нас обоих поглощает тьма.
Помню лишь, что лошадь бежала очень быстро. Но я забыла, что она не знала отдыха два дня и две ночи и истекала кровью. Сколько времени она ещё продержится? К тому же запах лишь подстегнёт преследователей, которые ещё не знают, что я бегу совсем в другую сторону.


Кажется, разбойники наслаждаются игрой, не нападая, но окружая караван и отрезая ему путь. Увидев это, я принимаю внезапное решение. На сей раз, я изменю судьбу. Один взгляд на Братца, и я начинаю выть.
Братец встаёт, лениво потягивается и призывает своё «племя». Широкие просторы пустыни моментально тонут в ответном отклике. Среди дюн один за другим появляются волки. Их зелёные глаза мерцают, словно огни преисподней.
Не знаю, к какому народу принадлежат пираты, но я не понимаю их языка. Они быстро отказываются от погони и собираются вместе, ища способ сбежать. Но волки окружают их. Звери плотоядно смотрят на людей, но люди не желают безрассудно нападать. Пиратов пустыни часто сравнивают с волками. Им-то не знать как страшно бесконечное преследование, когда врагу нет числа.
Караванщики тоже собираются вместе. У них маленькая и слабая группа, но сильное желание выжить. Думаю, я поспешила с выводами. Столкнувшись с разбойниками, которые сейчас жутко перетрусили, и огромной волчьей стаей, как может обычный караван действовать так слажено?
Стихает вой, замолкают люди. В тишине открывается жестокая ирония происходящего: как быстро охотники стали добычей. Думаю, разбойники хотели бы отпугнуть волков огнём, но поблизости нет ни деревца. Даже если им удастся разжечь пламя, света не хватит.
Разбойники постепенно зажигают факелы, и я хлопаю Братца.
— Похоже, их больше не интересует убийство. Пусть стая откроет им путь и позволит уйти.
Братец принимает властную позу и приказывает отпустить людей.
Первоначально, в этом хаосе никто не обращал на нас внимания, пока Братец не начинает выть в тишине. Все тут же поворачиваются к нам. Братец самодовольно выходит вперёд, встаёт на выступе и высокомерно окидывает взором людишек внизу. Его мех чудесно сияет в лунном свете, придавая необыкновенно величественный вид.
Я сердито пинаю его. Какой же он хвастун! Кто знает, сколько женских сердец будет разбито сегодня ночью.
Стая уже расчистила путь, но воры цепенеют, поняв, что животные не собираются на них нападать, и лишь удивлённо переводят взгляд с нас на стаю. Я беспокойно кричу на ханьском:
— Волки дали вам жить! Чего вы медлите?!
Гробовая тишина, и тут разбойники с криком начинают махать саблями, спрыгивают с коней и кланяются мне до самой земли. Я потрясена, но быстро соображаю, что происходит. Разбойники боятся волков, но почитают за их силу, лютый нрав и выносливость. Эти животные — их духовный тотем, и сегодня ночью они решили отдать мне дань уважение, приняв за воплощение волчьей богини.
Поклонившись, песчаные пираты прыгают по сёдлам и скрываются в ночи. Как только пыль рассевается, я говорю стае расходиться: «Ещё не прошло и середины ночи, можете продолжать горевать, радоваться иль объясняться в любви. Я больше не потревожу вас». Они не уважают меня как Братца, поэтому рычат и скалят зубы, прежде чем уйти. Хотя кто знает, что именно они прорычали?
Караванщики испуганно смотрят на меня. Я не имею ни малейшего желания говорить с ними и машу Братцу уходить. Мы спрыгиваем с насыпи, но позади слышен топот копыт.
— Большое спасибо, госпожа. Вы спасли наши жизни.
Я киваю, но продолжаю бежать, надеясь отделаться от них.
— Госпожа, подождите! Мы заблудились. Пожалуйста, укажите нам путь.
Услышав эту просьбу, я указываю Братцу остановиться и оборачиваюсь. Лошади караванщиков тут же пятятся, отказываясь сделать хоть шаг к волку, будь это даже вопрос жизни и смерти.
Источая животный запах, я подхожу к купцам. Они спешиваются один за другим. Видимо, из-за наряда они здороваются со мной на лоуланьском языке и решают исполнить традицию подношения подарка при первом знакомстве. Я откидываю паранджу и говорю:
— На мне платье из Лоулань, но я не подданная этого царства и не знаю их языка.
— Вы родом из Хань? — спрашивает меня один купец.
Я задумываюсь над вопросом. Из Хань ли я? Папа говорил, что скорее всего, так что, видимо, это действительно так.
Я киваю.
— Мы торговцы специями из Чанъань¹. Могу я поинтересоваться, откуда вы, госпожа? — раздаётся голос из толпы.
Присмотревшись к говорящему, я узнаю в нём храбреца, что не побоялся спасти товарища. К моему удивлению, он оказывается юношей шестнадцати-семнадцати лет и излучает мощь знойного солнца. Стан крепкий как сосна, брови вразлёт. Подобные звёздам яркие глаза с любопытством изучают меня. Он улыбается, словно ничто в этом мире не может его обеспокоить. Я избегаю его взгляда, острого как кинжал, и смотрю на землю. Он понимает, что мне неуютно, но не отводит глаз.
К нам подходит мужчина средних лет и заискивающе улыбается.
— Нам не выразить словами свою благодарность. Госпожа, ваш наряд настолько богат, а осанка подобна стеблю бамбука, что мы не посмеем оскорбить вас недостойными дарами, но по случаю у нас оказалась пара жемчужных серёжек, которые могли бы подойти вашему одеянию. Прошу, взгляните на них и снисходительно примите подарок.
Он протягивает мне коробочку.
Я качаю головой.
— Мне они ни к чему, если только у вас нет женского наряда к ним.
Мужчины обмениваются растерянными взглядами.
— Не будем больше об этом. Лучше скажите, куда вы держите путь?
— Мы движемся в Дуньхуан², а затем вернёмся в Чанъань.
— Отсюда до поющих дюн озера Юэяцюань четыре дня пути. Я провожу вас.
Все кажутся убитыми таким известием, за исключением юноши, который продолжает смотреть на меня с безразличной полуулыбкой на лице. Мужчина средних лет начинает объяснять:
— Мы потеряли большую часть провизии при погоне. Боюсь, оставшихся запасов воды едва ли хватит на четырёхдневное путешествие. Нет ли пути короче?
— Я говорила из расчёта собственной скорости. Но у вас есть лошади, и вы доберётесь за день или два.
Все с облегчением выслушивают такой ответ.
Караванщики решают отдохнуть и поесть, чтобы восполнить силы, так как разбойники преследовали их весь день и ночь. Они интересуются моим мнением, но я отвечаю:
— Я просто брожу по пустыне. Мне нечего делать, поэтому поступайте, как знаете.
Признаю, в душе я потрясена, что этот маленький караван смог продержаться против разбойников столько времени. Если бы грабители не знали эту местность лучше, то кто бы мог сказать, какая сторона победила бы.
Я приказываю Братцу не ждать меня, но предупреждаю, чтобы он отправил мне в сопровождение украдкой несколько волков. Он не понимает моих странных отношений с людьми, но облизывает ладонь на прощание и уходит.
Купцы вынимают из обоза еду и воду. Я отхожу в сторонку и, сев на песчаную дюну, обнимаю колени. В лагере немало людей, но в воздухе повисает неловкая тишина. Я чувствую, что это не обычный торговый караван, но мне нет до этого дела. Я не собираюсь шпионить за ними, чтобы вывести на чистую воду. Да и они немного опасаются меня. Не знаю дело ли в том, что я дружу с волками или подозрительна сама по себе: ношу дорогое лоуланьское платье, путешествую по Западному краю, но утверждаю, что родом из Хань, и не собираюсь объяснять, откуда взялась.
Ко мне подходит мужчина, предлагавший серёжки, и протягивает лепёшку. От восхитительного аромата тмина во рту начинают течь слюнки, и я скромно принимаю угощение.
— Спасибо, дядюшка.
— Это мы должны благодарить вас. Можете называть меня дядя Чен.
Он указывает на остальных и представляет всех по очереди:
— Это Ван Бо, Ту Чжуцзы…
Он представляет всех, кроме тихого юноши, сидящего перед нами. Дядюшка Чен пристально смотрит на него, но тот не сразу находится с ответом. Я бросаю настороженный взгляд, но юноша улыбается и говорит:
— Зовите меня Сяо Хо.
Представившись, все с улыбкой смотрят на меня, желая узнать моё имя.
— Меня зовут Юй… Цзинь Юй, но можете обращаться ко мне просто по имени.
Не считая случайной встречи с Цзю-е около озера Юэяцюань, я впервые за три года общаюсь с людьми. И раз уж назвалась по-иному, то решаю оставить за собой новое имя. С этого момента нет никакой Юй Цзинь, есть только Цзинь Юй.

После небольшой передышки караван готовится в путь. Купцы решают посадить двух небольших парней вместе, а освободившуюся лошадь отдать мне. На что мне остаётся лишь ответить:
— Я не умею ездить верхом.
Все смотрят на меня, и тут Сяо Хо произносит:
— Можете поехать со мной!
Стоит ему это сказать, как все в тревоге оборачиваются ко мне.
Я немного медлю, но киваю. Моё согласие принимают с облегчением, даже с радостью, но вспомнив, что я всё-таки девушка, купцы принимают виноватый вид. Даже притом, что люди на западе более открыты, незнакомые парень и девушка всё ещё редко ездят в одном седле. Но Сяо Хо это не беспокоит. Он лишь улыбается и с поклоном произносит:
— Спасибо, госпожа Цзинь Юй!
После этого Сяо Хо садится на коня и тянет меня за собой. Судя по шероховатости его ладони, он каждый день держит поводья или клинок, а по силе мышц и расположению мозолей, можно судить, что он много лет практикуется в стрельбе.
Я сажусь позади Сяо Хо, и мы оба неестественно выпрямляем спину. Лошадь остаётся неподвижна. Остальные смотрят на нас, но не решаются поторопить. Процессия приходит в движение со скоростью черепахи.
— Так мы далеко не уедем. Стоит мне подстегнуть лошадь, как вы наверняка упадёте, — произносит Сяо Хо небрежным тоном, но его спина выдаёт напряжение. Я улыбаюсь про себя. Моя неловкость сменяется желанием подразниться. Оказывается, господин Спокойствие тоже умеет нервничать.
Я немного смешаюсь вперёд и хватаюсь за его одежду.
— Езжайте.
Он сразу же пускает коня в галоп. Остальные устремляются за нами.
Спустя какое-то время он шепчет:
— Вам нужно что-нибудь придумать. Если вы продолжите стягивать с меня одежду, я приеду в Дуньхуан голым.
На самом деле я уже поняла, что медленно его раздеваю. Просто хотелось узнать, что он предпримет. Хотя мысленно уже приготовилась к падению.
Я подавляю смешок и говорю:
— Почему это я должна придумывать решение? А сами не можете?
Он смеётся в ответ:
— У меня есть хорошая идея, но если я её озвучу, то вы подумаете, что я пытаюсь бесстыдно воспользоваться ситуацией, поэтому лучше придумайте выход сами.
— У меня нет идей, так что делитесь своей. Если мысль хорошая, то сделаем, как вы предлагаете. Иначе вам всего лишь придётся приехать в город голым.
Не говоря ни слова, он резко оборачивается и кладёт мою руку себе на талию. Я плохо умею сидеть в седле, поэтому не осмеливаюсь сопротивляться. В результате падаю вперёд и врезаюсь в спину Сяо Хо.
Сяо Хо продолжает удерживать мою ладонь, пока я не решаюсь крепко его обхватить. Лошадь поддаётся вперёд, и мы прижимаемся друг к другу. Более двусмысленного положения и не придумаешь.
Мои уши начинают гореть от стыда, но в большой степени от гнева. Я удобнее обхватываю талию Сяо Хо, чтобы ровно сесть в седле.
— У вас, в Чанъане, так принято обращаться со спасителями?
— Лучше так, чем позволить вам упасть с лошади, — отвечает он с полным безразличием.
Я не нахожу довода возразить, так что просто хмыкаю в ответ и замолкаю. Однако гнев продолжает клокотать в душе, так что я сжимаю его талию что есть силы… но он словно ничего не чувствует, лишь сосредоточено подстёгивает лошадь. Я недовольно дую щёки. А этот парень умеет терпеть боль! Спустя некоторое время, мне надоедает его мучить, и я постепенно ослабляю хватку.
Покачиваясь в седле, я начинаю медленно засыпать. Я плохо спала прошлой ночью, поэтому, как в детстве, инстинктивно обхватываю талию впередисидящего и прислоняю голову к его спине, проваливаясь в дрёму…
Внезапно проснувшись, я тут же выпрямляю спину от смущения и разжимаю пальцы… но Сяо Хо предугадывает мои действия и не даёт упасть.
— Осторожней!
Я успокаиваюсь и, делая вид, что ничего не произошло, снова поудобнее обхватываю талию Сяо Хо. В этот момент в сердце рождается незнакомое чувство.

После долгого дня пути мы останавливаемся передохнуть. Сяо Хо замечает, что я загрустила и ни с кем не разговариваю. Он садится рядом со мной и с улыбкой шепчет:
— Я вижу, вы человек осторожный. Так почему вы так мне доверились? Не боитесь, что я продам вас в рабство?
Я снова краснею как вишня и, прожигая Сяо Хо гневным взглядом, вскакиваю на ноги и ухожу сесть в сторонке. Как странно. Я подозреваю, что он не обычный купец, но нутром чую, что вреда он мне не причинит. Этот юноша слишком горд, что использовать двуличные приёмы.
Сяо Хо приносит немного еды и садится рядом, протягивая лепёшки. Я предостерегающе смотрю на него и молча принимаю еду. Наконец, из глаз Сяо Хо исчезает тень подозрения, уступая место озорным искоркам.
Скучая по дому, караванщики начинают обсуждать свою жизнь на родине, описывая Чанъань как процветающий и богатый город. Широкие чистые улицы, великолепные мастерские, шумные рынки, изобретательные учёные, обольстительные танцовщицы, доблестные генералы, благородные дамы, ароматные вина и восхитительная еда. В этом городе можно найти всё лучшее на этом свете. В нём желает жить каждый.
Я сосредоточенно слушаю их рассказы, а сердце разрывает противоречивые чувства. Если бы всё пошло по плану отца, то возможно сейчас я бы жила с ним в Чанъане, а не блуждала по пустыни Гоби в полном одиночестве.
В отличие от остальных Сяо Хо мало говорит, только слушает. Лишь когда мы вновь садимся на коня, он внезапно произносит:
— Они лишь описывают блестящую сторону Чанъана. Не каждый может насладиться благами этого города.
Я многозначительно поддакиваю, словно прекрасно понимаю, что он пытается мне сказать.


Два дня спустя мы расстаёмся у озера Юэяцюань. Когда купцы снова начинают осыпать меня благодарностями, мне в голову приходит неожиданная идея, и я без стеснения прошу у них денег в качестве платы.
Сяо Хо столбенеет на мгновение и изгибает брови, но со смехом передаёт мешочек. Кажется, он хочется мне что-то сказать напоследок, но не решается. В конце концов, он серьёзно произносит:
— Чанъань не похож на Западный край. Будьте осторожны.
Я киваю и ухожу, сжимая в руке заработанные деньги.
Отойдя очень далеко, я не выдерживаю и оборачиваюсь. Я думала увидеть лишь удаляющийся силуэт, но к моему удивлению Сяо Хо не уехал. Он сидит на лошади и смотрит в мою сторону. Внезапно наши взгляды пересекаются, и на лице Сяо Хо отражается радостное удивление. Я поднимаю руку, чтобы помахать на прощание, но тут сердце охватывает странная дрожь…
Резко отворачиваюсь и убегаю в спешке.


Распрощавшись с караваном Сяо Хо, я следую за стаей из пустыни Гоби до степей и обратно. Однако ночью я часто в задумчивости сжимаю кошель с деньгами.
Я буду скучать по Братцу, пустыне, лугам и лесу Ху Ян. Но, тем не менее, желаю ли я провести с волками всю жизнь? Папа говорил верно: я человек и могу быть только им.
Хорошенько всё обдумав, я решаю уйти. Братца впереди ждут свои взлёты и падения, вызовы и конфликты. Возможно, он даже станет вожаком самого большого в истории волчьего королевства. Но моя жизнь только начинается. Она даётся мне нелегко, но чтобы мне ни уготовала судьба: сладость или кислинку, горечь или пряность — я решаю вкусить её. Пастухи говорят, что даже редкостный клинок нуждается в заточке, а человек — в песне. Жизнь без впечатлений тосклива, как ночное небо без звёзд.
Я хочу отправиться в Чанъань и посмотреть на ханьскую империю, о которой мне так много рассказывал отец. Возможно, я даже смогу стать утончённой ханьской красавицей, как он и мечтал.
1. Чанъань («долгий мир»; современный Сиань) — один из самых знаменательных исторических и культурных центров Китая, в течение 13 династий был столицей Китая, в частности в периоды Чжоу, Цинь, Хань, Суй и Тан (и значит, на время действия романа). Чанъань был местом назначения торговых караванов, которые шли по Великому шёлковому пути в Китай. В окрестностях города расположены курганные гробницы Древнего Китая, включая мавзолей Цинь Шихуанди c терракотовой армией.

2. Дуньхуан («Сердечный, сверкающий») — древний город, служивший воротами в Китай на Великом шёлковом пути.

P.S. Решился вопрос с разными версиями. Как я и подозревала, роман в 2012 переиздовался в новой редакции в связи с популярностью автора.

Ура So-chan, AlefTina спасибо большое за продолжение!!!! Очень интересная глава
Какие у нее интересные отношения с волками, и раз она решила вернутся в город то мы Братца больше не увидим?
А с Цзю Е героиня еще встретится?
So-chan пишет: Дауж, такого они точно не ожидали
So-chan пишет: Мда, ее разговоры с лошадью что-то с чем-то.

So-chan пишет: Видно он так и не сдержал обещания
So-chan пишет: А зачем им за ней гнаться?
So-chan пишет: И сильно отличается от первой?

Cerera пишет:

С Братцем еще будет арка, но на-а-амного позже.
С Цзю Е, конечно, встретится. Это один из главных мужских персонажей романа.

So-chan пишет: Видно он так и не сдержал обещания [/quote]

По настроению сцены я поняла, что Цзинь Юй записала его в покойники (что весьма вероятно).

So-chan пишет: А зачем им за ней гнаться?[/quote]

Если подумать, героиня точно не уверена, что ее отца убили. Возможно, она была нужна в качестве заложника, чтобы надавить на отца. Мы же так и не знаем до конца кем он был (хотя говорил, что мог бы помогать сюнну при китайском дворе).
So-chan пишет: И сильно отличается от первой?[/quote]

Не, не сильно. В первой главе список книг изменен (изначально несуществующие книги были заменены на реально существующие). Во второй другая песня и абзац про озеро добавлен. Первоначально героиня пела о том, что придет в город N к озеру Ю. расчесать волосы, кинет камень в водную гладь, чтобы проверить глубину; захочет подразнить волка, но боится его клыков. В третьей в одном месте будет добавлен переход между сценами. В общем, на главу еле наберется пять измененных (или добавленных) предложений.

So-chan пишет:
So-chan пишет: А ты всю книгу/серию прочла?
So-chan пишет: А мне до сих пор не верится что Чжи Се все подстроил

Эх, хочу всю книгу уже

Ну вот наконец-то я добралась до сюда , Со-чан спасибо огромное Очень красивый роман, а самое главное героиня настоящая, яркая. Когда я читала, то вспомнила слова Н. Галь о том, что перевод должен течь как музыка, и я действительно ее слышала, читая текст Обязательно буду следить за выкладкой. Обожаю такие книги, с ноткой приятной грусти от которой щимит сердце. Очень по-восточному Терпения у меня вагон и маленькая тележка так, что не буду тебя торопить и клянчить проду (люблю растянуть удовольствие)

Ребят, есть не очень хорошая новость в том, что у меня полетел ноутбук с переводами (сейчас все в ремонте, часть информации спасено - но какой именно неизвестно). Поэтому пока все мои обновления в заморозке. Ушло к редактуру только конец главы 9 Китти и 2 главы Расплаты. Остальное все осталось на сломанном ноутбуке.


В качестве отвлекалки. Прочитала на днях книгу про китайские стратагемы (это военные и государственные хитрости; очень интересные). Нашлась любопытная информация про брак китайцев с сюнну.

Невесты вместо оружия.

*И вот наша бедная третья глава (сколько с ней было приключений) добралась до читателей. Надеюсь, вы все еще ждете узнать, какие приключения выпадут нашей милой Юй в столице. А приключений и интересных сцен будет море. И прошу прощения за такую большую задержку. Сама понимаю как давно была вторая глава*


Мне хватает денег, чтобы в Дуньхане заплатить каравану, держащему путь до Чанъань.
Я беру свои пожитки и сажусь в переполненный экипаж. Хотя какие у меня пожитки — одно только ценное лоуланьское платье.
Отец много рассказывал мне о Чанъане, и я часто представляла его, но увидев город воочию, испытываю величественный трепет. Я иду по дороге шириной пятнадцать чжаней¹, разделённой на три полосы: средняя в шесть-семь чжаней, боковые — по четыре. При въезде в город повозчик с гордостью объяснил мне, что центральная дорога только для императора, а боковые — для чиновников и простого люда.
Куда ни глянь, крыши до самого горизонта, а вдоль величественных домов раскинулись пышные сосны и кипарисы, придавая пейзажу нежности и красоты. Крепко сжав сумку, я с волнением блуждаю по городу, любуясь каждой улочкой и мостом. Наконец я начинаю понимать чувства отца. Привыкнув с детства к роскошным панорамам, трудно влюбиться в убогие палатки и голые просторы, по которым гуляют лишь овцы да быки.
Ночь опускается быстрее, чем я понимаю, что нужно искать ночлег. Денег мне хватит на десять дней проживания в самой дешёвой гостинице. Я выкладываю две монетки за лампу и уже начинаю скучать по Западному краю. Как я буду зарабатывать себе на жизнь? А ведь масло для лампады тоже не бесплатно! Я тут же гашу свет и ложусь спать в темноте. Ночная тьма пробуждает в душе мрачные мысли, но я заставляю себя рассмеяться. Чанъань — большой город и в состоянии прокормить столько людей. Чем я хуже других? У меня есть руки и ноги, неужели не проживу? Нечего проклинать Небеса!



Тем не менее, обойдя город три раза, я начинаю сомневаться в своих способностях. Служанки, танцовщицы — всем им приходиться продавать себя в рабство, но я не желаю, чтобы моей жизнью распоряжались другие. Вышивать и штопать я не умею, но хуже всего то, что у меня нет покровителя. Так в одной лавке, услышав, что я ловко обращаюсь с цифрами, меня уже хотели нанять за треть мужского жалования, но узнав, что я без покровителя, с сожалением отказали. Магазин не берёт неизвестно кого.
Я пытаюсь разыскать Сяо Хо и его людей, но никто не слышал о таких продавцах специями. Надежда тает, и я немного ропщу на Сяо Хо за обман.
Приближается праздник двойной девятки². Входы в лавки украшают ветвями кизила, продавцы цветов добавляют это растение в букеты, в трактирах разливают хризантемовое вино. Все пьют и веселятся, а у меня закончились деньги. Я ничего не ела со вчерашнего вечера и не знаю, где буду ночевать. В воздухе витает запах кизила и хризантем. На лицах прохожих радостные улыбки, и лишь я несчастно бреду в беспрерывном потоке к городским воротам.
На западе от города есть небольшая берёзовая роща, там и переночую. В лесу можно разжечь костёр, чтобы согреться, а если повезёт, поймать кролика или какую ещё дичь. По крайней мере, я избегу голодной смерти, а спать под открытым небом мне не в первой.
«Неужели я буду вынуждена продать своё прекрасное лоуланьские платье, чтобы хватило денег на возвращение в Западную пустыню?» — грустно думаю я. Несмотря на огромную усталость, я боюсь, что папа разочаровался бы во мне. Он бы не поверил, что воспитав свою дочь как истинную хань, та не смогла выжить в Чанъане.
Дойдя до рощи, я обнаруживаю, что об этом месте вспомнила не я одна. Сбившись кучками вокруг костров за едой и беседой, здесь расположились сотни попрошаек. Я молча обхожу костры (от запаха еды воротит живот) и выбираю место под деревом. Но тут ко мне подбегает нищий и злобно орёт:
— Слепая сука, куда прёшь?! Манерам совсем не обучена? Это моё место.
Я прожигаю взглядом этого невежу. Он не волк, чтобы помечать территорию. Даже если я чем-то его и обидела, он не имел права так кричать на меня. Откуда мне было знать, что это место занято. Однако я не желаю препираться с глупцом. Поныряю голову и ухожу искать другой ночлег.
Сосед этого наглеца похотливо облизывает губы:
— Барышня, если изволите спеть для папаши, то он может и согласиться приютить вас на ночь под бочком.
Мужчины начинают дико ржать. Я поворачиваюсь к ним, готовясь выхватить кинжал, как к группе подходит юноша с кувшином вина и небрежно произносит:
— Лишай, нам сегодня подфартило. Я раздобыл отменное вино из хризантемовых лепестков.
Внимание попрошаек тут же переключается на хмельный напиток. Нищий-грубиян разряжается хохотом:
— Ну и смышлёный же ты тип. Никогда ещё не встречал такого сообразительного парня.
Юноша величественно садится в круг и разливает вино по чаркам.
— Угощайтесь, здесь всем хватит. Давайте праздновать.
Лица присутствующих лоснятся, расплываются в сладостной неге, бродяги начинают играть на выпивку, совершенно позабыв о моём существовании.
Ко мне подходит беловолосый старик.
— Доченька, в этой жизни нет ям, которых нельзя пересечь, и обид, которых не стерпеть. Эти люди говорили не со зла, не принимай их слова близко к сердцу. Может, составишь компанию старику и погреешься у огня?
За последние дни я вдосталь хлебнула тепла и холода людских отношений，что уже отвыкла от доброго слова. Прикусываю губу и медленно киваю. Старик улыбается мне и достаёт из сумки две лепёшки, чтобы подогреть их на костре.
— Выпей хризантемового вина и поешь тёплой булочки.
Я колеблюсь: для бедняка еда дороже мешка золота для богача.
— Ты презираешь меня? — спрашивает старик с каменным выражением лица:
Я качаю головой.
— Боишься захмелеть? Это вино специально варят на этот праздник, чтобы им смог угоститься стар и млад. Оно приятно утоляет жажду, но не опьяняет.
— Мы чужие друг другу, но только что тот паренёк помог мне в трудную минуту. Я вам очень благодарна.
Он внимательно изучает меня и произносит с улыбкой:
— Чтобы на мир не снизошли великие бедствия, даже императору нужна помощь первого министра.
Я с благодарностью принимаю угощение.
— Маленькому Щенку не пришлось сильно затрачиваться, он разбавил вино водой.


Всю ночь я ворочаюсь с бока на бок, не в силах заснуть. Позже Маленький Щенок рассказал мне, что если я не боюсь работы, то могу ходить по домам и просить одежду на стирку — он видел, так поступает множество женщин. Я не боюсь тяжёлого труда, лишь бы не голодать. Молюсь всем сердцем, что завтра мне улыбнётся удача.


Я мчусь в город на рассвете в такой спешке, что забываю сумку в лагере бродяг. Но я верю, что вещи будут в безопасности со старым нищим и его внуком. Я обещала им, что вернусь к вечеру. Но сейчас важнее всего найти работу.
Мне отказывают в каждом доме, пока добрая госпожа не объясняет, что никто не отдаст своё белье незнакомке. Но я всё равно не сдаюсь.
— У нас уже есть прачка, — отмахивается от меня рослый детина.
Тут из дома выходит женщина в обворожительном платье и направляется прямо к нам.
— Но может быть вы поручите дело другому? Я тоже не без рук и готова работать за еду.
Мужчина молчит. Женщина осматривает меня оценивающим взглядом, задумывается на мгновение и констатирует:
— Ты не здешняя.
Я киваю.
— Как давно ты в Чанъане? У тебя хорошая речь, без иноземного говора.
Я хватаюсь за возможность и даю честный ответ:
— Полмесяца. Я быстро учусь.
Незнакомка впечатлена.
— А есть ли у этой светлой головки родственники или знакомые в столице?
Я улыбаюсь и качаю головой.
— Как я сама не догадалась. Будь у тебя родственники или друзья, тебе бы не пришлось вот так слоняться по дворам в поисках работы. Вот что! Ты поможешь мне убраться во дворе, а я угощу тебе пирожками. Идёт?
Я энергично киваю от радости.
— Спасибо, госпожа.
— Зови меня Хун-гу. Если хорошо справишься, то сможешь придти сюда снова через несколько дней.
Стоит мне закончить уборку, как Хун-гу хвалит мои ловкие руки и угощает горячими пирожками с чаем. У меня с утра во рту не было и маковой росинки, и я с жадностью бросаюсь на еду. Хун-гу не нарадуется моему аппетиту.
Познав, что значит жить впроголодь, я вспоминаю про пару нищих, что помогли мне вчера, и спрашиваю у госпожи:
— Можно я заберу половину с собой?
На лице Хун-гу мелькает испуг.
— Зачем?
— Чтобы у меня было, что съесть на ужин.
Хун-гу с облегчением улыбается.
— Будь по-твоему. Я пока заверну пирожки, а ты пей чай.
Я делаю несколько глотков, и мне внезапно становится дурно. Начинает кружиться голова, руки и ноги наливаются свинцом. Я понимаю, что произошло что-то плохое, но спокойно встаю из-за стола и бормочу:
— Меня ждёт дедушка. Если вы не против, я пойду.
— Конечно, моя дорогая. Я не буду тебя провожать, — улыбается Хун-гу.
Я выбегаю на улицу, но у двери уже стоит пара здоровяков. Хочу вытащить кинжал, но тело перестаёт слушаться. Хун-гу прислоняется к дверному косяку и произносит со смехом.
— Если ты устала, можешь отдохнуть у меня. Уверена, не ждёт тебя никакой дедушка. К чему спешка?
Мужчины надвигаются на меня, и я пытаюсь задеть их кинжалом, но перед глазами всё расплывается, и нападавшие без труда отнимают у меня оружие. Я падаю на землю. Прежде чем надо мной смыкается тьма, я слышу последние слова Хун-гу:
— Какая стойкая девочка! Столько продержалась, выпив дурмана. Дайте ей ещё одну дозу и убедитесь, что её хорошо охраняют, иначе сдеру с вас шкуру живьём!
1. Чжан ( 丈) — мера длины, равная 3,2 м.

2. Праздник двойной девятки или Праздник двух девяток — традиционный осенний праздник в Китае. Отмечается в девятый день девятого месяца китайского традиционного календаря. Согласно легенде, происхождение праздника связано с первым императором династии Хань, Лю Бана. При его дворе на девятый день девятого месяца по лунному календарю император и его окружение надевали на себя ветви кизила, ели рисовые лепешки и пили хризантемовое вино, чтобы развеять дурные предзнаменования (две девятки подряд считалась очень сильным и потенциально опасным числом)

Не знаю, сколько времени я пробыла в беспамятстве, но проснувшись понимаю, что нахожусь не одна — со мной заперта ещё одна девушка. Увидев, что я пришла в себя, она торопится поднести мне воды. Я смотрю на неё, но воды не пью. У незнакомки красивое лицо, изящные манеры… и красные от слёз глаза.
— В воде нет дурмана. Им он больше не нужен. Это место хорошо охраняют, что мышь не проскочит.
— Я не хочу пить, — отвечаю я.
Девушка ставит чашку обратно на стол и садится у противоположной стены.
Я шевелю конечностями, которые до сих пор не желают меня слушаться. Видимо мне дали ещё одну дозу. Очистив разум от остатков тумана, я говорю девушке:
— Меня зовут Цзинь Юй. Меня опоила женщина по имени Хун-гу. А как ты сюда попала?
— Я Фан Жу, меня продала мачеха, — отвечает девушка и заливается горькими слезами.
У меня нет сил успокаивать её, так что я просто задаю следующий вопрос:
— Ты знаешь, что это за место? Зачем мы им?
— Это дом «Ло Юй», одно из самых известных увеселительных заведений в Чанъане, — произносит она сквозь слёзы. — Тебя выбрали за красоту.
Не знаю, радоваться мне или грустить. Из «неумытого волчонка» под опекой папы я превратилась в прекрасную девушку и наконец была признана окружающими, особенно столь очаровательной дамой как Хун-гу. Значит, я достаточно красива, что это может стать проблемой. Но я никогда не использовала свою внешность с целью навредить кому-либо, это внешность навредила мне первой. Если я могу сравниться ликом с Мо Си, Да Цзи или Бао-сы¹, которые устраивали попойки, занимались любовными утехами да забавлялись, что в результате по их вине рухнуло государство и на страну пали бедствия, то меня ждёт та же судьба?
— Я должна буду торговать собой?
Фан Жу качает головой.
— Это дом удовольствий, а не бордель. Здесь девушки продают свои таланты, а не тело. Но если тебя приметит богатый или влиятельный человек, ты не сможешь отказать. Остаётся лишь надеяться, что кто-нибудь выкупит твою свободу или ты станешь настолько знаменита, что получишь особый статус и сможешь выступать в императорском дворце.
Я хочу разузнать больше, но дверь внезапно отворяется, и входят двое парней. Фан Жу кричит, что никуда не пойдёт. Неторопливым шагом в комнату вступает Хун-гу с очаровательной улыбкой на губах:
— Ну что, снова будешь грозиться покончить с собой? Или с тебя хватило палочных ударов? Сейчас принарядишься и пойдёшь учиться с другими сёстрами.
Мужчины тянут Фун Жу на выход. Она размахивает руками, словно это может изменить её судьбу, а в последний момент отчаянно вцепляется в дверь — на дереве даже остаются следы ногтей — но в конце концов выбивается из сил. Я наблюдаю за разворачивающеюся сценой, ни разу не моргнув. Хун-гу окидывает меня взглядом и хвалит:
— Ты, должно быть, уже поняла куда попала. И все же ты не дрожишь от страха, не плачешь навзрыд и не закатываешь сцены. Покорилась судьбе или что-то замыслила?
— В страхе есть смысл? А в слезах? Или увидев моё горе, вы сжалитесь и отпустите меня? Нет. Вы только прикажете меня выпороть или назначите иное наказание. Исход будет один. Я выбираю менее болезненный путь и выполню всё, что вы прикажете.
Хун-гу щурит глаза от удивления.
— Ты когда-нибудь наблюдала, как тонет человек, не умеющий плавать? Он впадает в панику и борется изо всех сил, надеясь выплыть на поверхность. Но правда в том, что так он лишь быстрее идёт ко дну. Если бы он только перестал бессмысленно колотить руками и расслабился, то, даже не умея плавать, смог бы удержаться на плаву. Вот так люди и погибают, хотя бывает, что до берега рукой падать.
Мы с Хун-гу смотрим друг на друга, и наши губы расплываются в тонкой улыбке — взаимопонимание достигнуто.
— Как тебя зовут? — интересуются Хун-гу, массируя виски своими нежными пальчиками.
— Цзинь Юй.
— Я уже приказала служанке подготовить тебе комнату. Знаешь, на самом деле я спасла тебе жизнь. Иначе ты бы умерла от голода или закончила жизнь попрошайкой. А такая красивая попрошайка обязательно накликала бы на себя беду.
Хун-гу покидает меня, не дожидаясь ответа.


Я учусь танцевать, петь, играть на флейте и вышивать. Легче всего мне даются танцы. Сунны — страстные люди и любят давать свободу своим порывам. Я плясала у костра тысячи раз; меня даже учила самая уважаемая танцовщица племени. Пусть у ханьцев совершенно иные движения, дух танца един. А вот игра на флейте и вышивание даются мне труднее всего.
Не знаю, что об этом думают другие девочки, но мне нравятся практиковаться в игре на флейте в одиночестве, особенно при свете полной луны. Жаль, что я ещё не разучила целиком ни одной мелодии, да и моя игра больше напоминает завывания призрака, но меня греет мысль, что, возможно, когда-нибудь меня услышит Братец.
Девочки часто жалуются на меня Хун-гу, но она всегда занимает мою сторону. Она даже ругает сплетниц, говоря им, что обладай они половиной моего усердия, то давно бы уже покорили столицу. Честно говоря, я должна презирать Хун-гу, но не могу. Она обольстительна и умна, но не мелочна, а её высказывания всегда осторожны и мудры.

Проносятся дни, и я уже почти разучила мелодию «Байтоу инь²».
Приближается Новый год — праздник, который нужно проводить в кругу семьи, поэтому даже гуляки возвращаются домой, обычно оживлённый домик развлечений пустеет. В месте, где ни у кого нет родственников, девочки решают отметить праздник с особым размахом. Даже Хун-гу готова потратить тяжело заработанные деньги на украшения. И хоть вышло кричаще, зато красочно и живо.
В канун Нового года Хун-гу приказывает запереть дом и зовёт всех двадцать девушек в зал. Мы собираемся есть, пить и веселиться. Неважно, грустно нам на душе или радостно, все искренне встречают Новый год и осушают чарку за чаркой. Я никогда не умела пить, поэтому после нескольких рюмочек водки из гоаляна, уже испытываю головокружение и сползаю на диванчик.
Придя в себя через какое-то время, я понимаю, что не могу дышать: Фан Жу приняла мою грудь за подушку и уснула на ней. Осмотревшись, я убеждаюсь, что все спят, прислонившись друг к дружке. В доме царит покой и тишина. Я осторожно подкладываю подушку под голову Фан Жу и проваливаюсь в дремоту.
Спустя какое-то время до меня доносится смутный звук: кажется, кто-то шумит на улице. Через мгновение раздаётся стук в дверь. Но встречающая служанка лишь бормочет что-то спросонья и сильнее укутывается в одеяло. Хун-гу спрыгивает с кан³ и машет мне не вставать. Поправив причёску и набросив накидку, госпожа выходит из комнаты.
Я разглаживаю складочки на юбке и выглядываю в окно. Выйдя немного вперёд, Хун-гу кланяется двум гостям. Старший отвечает ей презрительным кивком, молодой начинает задавать вопросы. До меня доносятся обрывки разговора:
— …девушка… выглядит… три месяца назад… господин…
Я не вижу лица Хун-гу, но чувствую её страх. Мужчины направляются в дом. Хун-гу бежит за ними и кричит нам вставать. Встречающая переворачивается на другой бок и, лениво поднявшись на ноги, растерянным взглядом оглядывает комнату. Все ещё спят. Я бросаюсь растолкать девушек.
— Живо просыпайтесь, срочное дело!
Все начинают подниматься.
Хун-гу отодвигает занавеску, и в зал входят гости. Они окидывают комнату взглядом и внимательно изучают наши лица. Лучшая певица дома, Шуан-Шуан, узнаёт пришедших и кланяется им с вежливой улыбкой:
— Первый день года, а к нам пожаловали столь достопочтимые гости. Значит, нас ждёт удачный год. Сестрица Шуан желает господину У счастливого Нового года и доброго здоровья.
Непроницаемое лицо господина У расслабляется на мгновение, и он кивает сестрице Шуан-Шуан.
Пришедшие продолжают изучать нас, и я забиваюсь в угол. В конце концов приметив меня, господин У меняется в лице.
— Кто эта девушка и сколько времени здесь проживает? — спрашивает он у Хун-гу.
Хун-гу бледнеет и не даёт ответа.
— Ты будешь говорить или нет?! — кричит на неё господин У.
Хун-гу опускает голову:
— Она нездешняя и появилась в этом доме три месяца назад.
Мужчина спрашивает у меня подтверждения.
Господин У бормочет, что всё сходится: внешность, время, прошлое. Он объясняет Хун-гу, что меня уже две недели по какой-то причине ищет главный господин и какую бы кашу не заварила Хун-гу, выкручиваться ей придётся самой.
Гости откидывают занавес и уходят. Хун-гу провожает их глубоким поклоном:
— Господин У, сжальтесь над бедной Хун-гу.
Помолчав немного, она властно выкрикивает:
— Всем покинуть комнату, кроме Юй!
Девушки тут же бросаются врассыпную.
Быстро просеменив ко мне, Хун-гу падает на колени. Я бросаюсь поднять её.
— Хун-гу, пожалуйста, не бойтесь. Я не знаю, кто этот господин У или главный господин. В любом случае вам нечего боятся. Я не затаила на вас обиду. Вы накормили, одели меня, дали крышу над головой на несколько месяцев и научили стольким весёлым вещам…
Я новенькая в Чанъане, поэтому мне лучше не заводить себе врагов. Да к тому же Хун-гу не причинила мне вреда. Надо простить и забыть.
Глаза Хун-гу наполняются слезами, и она произносит сдавленным голосом:
— У тебя золотое сердце. Я не буду говорить пустых слов, скажу лишь, что я в долгу у тебя и никогда этого не забуду.
Она достаёт флакончик из-за пазухи и даёт мне целебную пилюлю. Я глотаю таблетку, и Хун-гу протягивает мне стакан воды.
— Сила медленно вернётся к тебе. Но боюсь из-за того, что я подсыпала тебе дурман длительное время, на полное восстановление уйдёт сорок пять дней.
— Я никуда не тороплюсь.
Она с благодарностью кивает и достаёт платок, чтобы вытереть моё лицо, поправляет причёску и платье. Одобрив мой внешний вид, Хун-гу берёт меня за руку и выводит на улицу. Увидев наши сцепленные руки, господин У смягчается и спокойно произносит:
— В путь.

Я еду в повозке с Хун-гу, следом за экипажем господина У. До сих пор не понимаю, что происходит, знаю лишь, что ищут девушку похожую на меня. И ищет её очень уважаемый человек в Чанъане, потому что Шуан-Шуан так низко поклонилась одному из его подчинённых, а Хун-гу трясётся от страха.
— Хун-гу, кто этот главный господин, о котором говорил господин У?
— Ты не знаешь господина Ши?
Я качаю головой.
— Я впервые в Чанъане, так откуда мне знать столь уважаемое лицо? Поэтому мне и интересно, кто он.
Хун-гу потрясена.
— Как странно. Господин уже несколько лет отошёл от дел. Видишь ли, дом развлечений, которым я заправляю, принадлежит семейству Ши. Каждый год я должна отчислять им определённую сумму. В прошлом они активно занимались делами, но в последние несколько лет не показываются, пока мы соблюдаем правила.
— Какие правила? — интересуюсь я.
Хун-гу краснеет.
—У нас довольно много запретов. Например, нельзя похищать или обманом привлекать честную девушку в эту профессию.
Мне хочется рассмеяться, но я сдерживаюсь. Неудивительно, что Хун-гу так боится, ведь она нарушила одно из правил. Я беру её за руку и говорю:
— Я никому ничего не собираюсь рассказывать, но если…
— Мне хватило одного раза. Я никогда не повторю своей ошибки. Просто я проявила нетерпение в желании управлять самым известным домом танцев в Чанъане, а для этого нужны таланты. Обычно девушка наделена либо красотой, либо умом, и поэтому когда я увидела тебя, то стала жадной и совершила плохой поступок. Все эти месяцы я тряслась от страха, что главный господин прознает о содеянном, но было уже поздно.
Я верю, что Хун-гу говорит искренне, и быстро меняю тему:
— Я еду на встречу, но ничего не знаю о Ши и главном господине. Расскажите мне о них.
— На самом деле, я мало что знаю, так как Ши не любят выставлять свои дела на напоказ. Я живу в этом городе с самого детства и знаюсь со многими людьми, но я никогда не встречала господина Ши. Старики говорят, что их торговая империя родилась несколько поколений назад, при правлении императора Вэнь-ди, с продажи самоцветов. Их дела пошли в гору, когда на престол вступил отец нынешнего императора, Цзинь-ди, а дела двора возглавила вдовствующая императрица Доу. Вскоре Ши контролировали всю продажу самоцветов, яшмы, шёлка и благовоний, заправляли трактирами, игорными домами и увеселительными заведениями; в иных же сферах торговли они активно сотрудничали с купцами. Однако несколько лет назад они внезапно прекратили расширяться, закрыли некоторые лавки, а дела стали вести неохотно. В последнее время о них почти никто ничего не слышал. Если бы мне не приходилось выплачивать им часть прибыли каждый год, то я забыла бы, что дом принадлежит им. Даже если они не столь активно ведут дела, как раньше, никто в городе не смеет переступать им дорогу.
Пока Хун-гу ведёт рассказ, я думаю, какой таинственный продавец в Чанъане мог знать, как я выгляжу? В голове неожиданно мелькает картина, как мы с Сяо Хо скачем на одной лошади. Неужели это он меня ищет?
Повозка медленно останавливается перед домом.
Хун-гу поправляет причёску и принимает серьёзный вид, кокетство в кончиках бровях и уголках глаз исчезает без следа.
Господин У проверяет, что мы благополучно слезли с экипажа, и проходит к воротам. Внешне дом ничем не примечателен, даже не поверишь, что здесь живёт зажиточный купец. На двери лишь скромная табличка с надписью: «Поместье Ши». Господин У дважды стучит в дверь и отходит в сторону на поклон. Хун-гу встаёт рядом. Столько формальностей? Я кривлю губы, но занимаю место подле Хун-гу.
Дверь тихонько отворяется, и показывается старик с длинной бородой. Господин У тут же кланяется ему:
— Достопочтимый дедушка, У приветствует вас.
Хун-гу следует его примеру.
Старик машет им подняться и тут замечает меня.
— Это она?
— Вроде бы. Мы столько её искали, а оказывается, она всё это время была у нас под носом. Дедушка, подтвердите, что это она.
— Откуда мне знать. С первыми двумя мы ошиблись.
Старичок показывает нам проходить в дом. Господин У с понурой головой проходит через главные ворота. Мы с Хун-гу следуем за ним.
Дедушка проводит нас в малую гостиную, велит сесть и поворачивается к двери. Входит паренёк с чайным подносом. Внезапно господин У поднимается на ноги и низко кланяется в знак признательности. Мы с Хун-гу очень удивлены такому поведению, но следуем его примеру.
Мальчик наливает нам чай высшего качества и уходит. Тут же возвращается старик с довольным видом. Господин У снова вскакивает на ноги.
— Она?
— Да. Можете быть свободны. Награждать вас или наказывать — дело уже самого господина. — Старичок поворачивается ко мне. — Идём со мной.
Я смотрю на Хун-гу краем глаза, и та кивает мне поторопиться. Меня мучает любопытство, кто же такой этот могущественный и загадочный господин Ши, так что я без промедления следую за старичком.
Мы проходим вглубь дома…
И выходим из маленькой круглого прохода в закрытый внутренний дворик. Вдоль крытой галереи тянется озеро, покрытое гладкой коркой льда. Ивы и персики тянут к нему свои ветки, даря этому месту гармонию и спокойствие.
Дом кажется таким безликим снаружи, но как же необыкновенен он внутри. Озеро даёт саду жизнь, и даже в самые лютые морозы бамбуковая роща продолжает сохранять свою изумрудность, переполняя людские сердца надеждой.
Старик оборачивается и замечает мой взгляд.
— Если вам здесь нравится, возвращайтесь поиграть в саду в следующий раз. Я тоже очень люблю эту бамбуковую рощу, сохраняющую прохладу летом и зелень зимой. Вот здесь Бамбуковое поместье, за озером сад Цветущей Сливы, павильон Орхидеи и дом Хризантем.
Я киваю и тороплюсь вперёд.
В конце рощи расположен небольшой внутренний дворик, и старик показывает мне идти дальше одной.
На вершине зелёных побегов бамбука примостилось множество голубей, а за столиком в центре двора сидит юноша в синем наряде; его лицо залито солнцем, а на коленях устроился голубь. На жаровне булькает горшок. Видя, как пар от горшка окутывает юношу, мне кажется, что я попала в сон. Это он! В пустыне или в Чанъане с ним даже самый обычный пейзаж становится незабываемым.
Я молча наблюдаю за этой сценой и следую за пристальным взглядом юноши к солнцу. Зимнее светило не так ярко, но всё равно ослепляет, поэтому я смотрю на него сощурившись. В какой-то момент я поворачиваю голову и понимаю, что юноша уже смотрит на меня своими сверкающими как чёрный оникс глазами. Он указывает на стул рядом с собой и с улыбкой спрашивает:
— Весело ли в Чанъане?
От этого простого, но всё же доброго вопроса на сердце становится тепло. Слова наполняют душу, и неважно о чём говорить, главное, что мы снова встретились.
Я сажусь рядом и бодро отвечаю:
— Первым дело я набила живот, а потом била баклуши в доме Хун-гу. Я ещё даже нигде не выступала!
— Вижу, что у тебя всё в порядке, — с небольшой улыбкой произносит он. — Хун-гу хорошо тебя обучила. Если ты встанешь и пройдёшься, то уже немного сойдёшь за благородную госпожу.
Я вспоминаю, какой измождённой я выглядела в нашу первую встречу у озера Юэяцюань, и одновременно сержусь и смущаюсь.
— Я всегда была благородной, просто человеку нужна правильная одежда, как лошади седло.
Из дома, не поднимая головы, выходит юноша с небольшим подносом и протягивает мне чай. Пригубив напиток, я неожиданно замечаю, что это молодой нищий из леса…
— Маленький Щенок!
Я рада видеть его, но он серьёзно произносит:
— Зови меня Ши Фэн, а не Маленький Щенок. Это прозвище я использую лишь в отчаянном положении.
Я едва удерживаюсь от смеха, насколько важного вида он на себя напустил.
— И как же ты сюда попал, о достопочтимый Ши Фэн?
Фэн бросает на меня яростный взгляд.
— Цзю-е взял меня на службу.
Закончив говорить, он опускает голову и уходит.
— У Ши Фэна тяжело заболел дедушка, — начинает объяснять Цзю-е, — так что у него не осталось выбора, кроме как продать твоё платье. К счастью, владелец ломбарда был со мной в той поездке, узнал платье и дал мне знать. Сяо Фэн⁴ почтителен и сметлив, из него выйдет хороший купец, так что я взял его к себе в услужение.
Я киваю, поняв теперь, как меня нашли в Чанъане.
— А как здоровье его дедушки?
Цзю-е подносит руки к жаровне.
— Он уже не молод, долгое время жил на улице и плохо ел, но думаю, при хорошем уходе пойдёт на поправку, у него нетяжелая болезнь. Хочу заметить, что Сяо Фэн всё это время очень беспокоился о твоей судьбе.
— Вы не поинтересуетесь, куда я хочу пойти?
— Хун-гу плохо с тобой обращалась?
— Нет, — тут же отвечаю я.
— Почему ты так напряглась? — шутит он.
— Кто знает, какие у вас порядки? В Западных краях могут ни за что отрезать руку. Хун-гу такая красивая. Будет грустно, если её покалечат.
Цзю-е задумывается на минуту.
— Это дело не только между тобой и Хун-гу. Если я её не накажу, то буду опасаться, что в будущем пострадают другие девушки.
— Хун-гу уже обещала мне, что подобное больше никогда не повторится. Вы можете простить её?
Цзю-е в удивлении поднимает брови:
— Значит, уважаемому У больше нет нужды ломать голову над данным вопросом! Его вы уладили конфликт, мне больше не надо его беспокоить, — произносит он с беспристрастным лицом, но на последних словах его губы трогает шутливая улыбка. Однако отчего-то она кажется мне немного злорадной, и я прыскаю со смеха.
Зимой солнце садится очень рано, и уже начинает холодать. Я бросаю взгляд на ноги Цзю-е и говорю:
— Я немного замёрзла.
Цзю-е отпускает голубя на волю и приглашает меня пройти в дом. Я хочу помочь ему с креслом, но вспомнив, что произошло в пустыне, быстро одёргиваю руку. Как только мы подходим к двери, она медленно отворяется, хотя коридор пуст. Я удивленно оглядываюсь, и Цзю-е с улыбкой объясняет:
— Под землёй есть специальное устройство. Стоит мне подъехать к двери, как механизм приходит в действие, и дверь открывается.
Я пристально рассматриваю землю, но не замечаю никакого механизма. Охваченная трепетом, я прохожу за Цзю-е в дом.
Всё поместье сконструировано по специальному плану: к примеру, в нём нет ни одного порога, а вместо низеньких ханьских столиков, которыми бы никак не смог воспользоваться человек в кресле-коляске, высокие столы с севера. Думаю, Цзю-е единственный в Чанъане, кто использует такую мебель.
Цзю-е приглашает меня к столу. Стоит мне увидеть жареную хрустящую соломку, как я вспоминаю, что за весь день ничего не ела. Живот тут же начинает урчать. Цзю-е готовит нам чай, но оборачивается, заслышав «странные звуки».
— Вы никогда не слышали, как урчит живот? Я голодна, можно мне съесть угощение? — смущённо говорю я.
— Само собой, ведь на Новый год принято угощать гостей. И всё же не стоит налегать на слишком жирную пищу, — улыбается он. — Я прикажу поварам приготовить обед. Что бы ты хотела?
Я морщу лоб, не зная, что заказать.
— Любое блюдо, но лишь бы с мясом и чтобы нарезали большими кусками. Хун-гу всегда даёт такие малюсенькие кусочки, что они на один зубок. Пока всё съешь, настроение испортится.
Цзю-е с улыбкой тянет за шнур в углу комнаты, и прибегает Сяо Фэн.
— Пусть на кухне вновь разожгут огонь и приготовят два сукай⁵. — Он бросает на меня взгляд. — И побыстрее.
Цзю-е ставит чайный поднос себе на колени и разворачивается ко мне. Мне становится страшно, что поднос вот-вот слетит с его колен, и я от нервов начинаю грызть соломку, но Цзю-е благополучно подъезжает ко мне и протягивает чашку. Я тут же делаю глоток и отправляю в рот ещё угощения.
Цзю-е выглядит очень довольным и слегка пригубливает чай.
— У меня так редко бывают гости, что я впервые угощаю кого-то чаем. Чувствуй себя как дома, не стесняйся.
Набив рот едой, я лишь согласно киваю головой.
— У вас должно быть много братьев и сестре? И младший брат, наверное, есть⁵?
— Нет, я единственный ребёнок в семье, — тихо отвечает он. — Просто отец хотел большую семью. Все с детства звали меня Цзю-е на удачу⁶ и привыкли. Хотя отцу это не нравилось.
Я проглатываю всё, что набрала в рот.
— Моя семья — стая волков. В тот день вы видели моего младшего брата.
Он улыбается.
— Я слышал, тебя зовут Цзинь Юй?
Я киваю.
— А вас как?
— Мэн Симо.
Я потрясена таким ответом.
— Ваша фамилия не Ши? Но вы же владелец «Шифан»?
— Кто тебе сказал, что у владельца «Шифан» фамилия Ши⁷?
Я слегка высовываю язычок.
— Я видела на воротах табличку, что это поместье принадлежит семейству Ши. Симо означает Западная пустыня. Необычное имя для жителя Центральных равнин.
— Тебе зовут Цзинь Юй⁸, но я не вижу, чтобы ты купалась в драгоценностях и богатстве.
— Ну, поживём увидим, — с улыбкой отвечаю я.
Возвращается Сяо Фэн с коробом еды, плотно закрытой крышкой, но я уже чувствую восхитительный запах съестного. Наконец перед нами расставляют все блюда, и всё же нельзя притрагиваться к угощению без разрешения хозяина дома, и я поворачиваю голову к Цзю-е.
— Я не голоден, — говорит он. — Ешь, пока не остыло.
Я набрасываюсь на еду, но совершенно не притрагиваюсь к овощам и отодвигаю тарелку с сукай локтем. Цзю-е подталкивает тарелку обратно ко мне и говорит:
— Поешь хоть немного овощей.
Я игнорирую его просьбу.
— Из девочек, которые едят овощи, вырастают настоящие красавицы.
Не понятно, шутит он или говорит правду? Выглядит серьёзным. Сделав тяжёлый выбор между восхитительной свининой и красотой, я в конце концов пробую овощи. Цзю-е с улыбкой поворачивается к окну.
Как же сытый желудок поднимает настроение! Наслаждаясь разливающимся по телу теплу и ароматом чая, я чувствую себя самым счастливым человеком на свете.
Мысленно проведя эгоистичный подсчёт, я ставлю чашку на стол, откашливаюсь и улыбаюсь Цзю-е.
— Г-х-м! Поймите, Хун-гу с самого начала хорошо со мной обращалась, учила и сытно кормила. После того как вы подняли такой шум, она больше не осмелиться держать меня при себе, и я снова останусь на улице, без денег. Есть такая поговорка: сам сделал, сам и ответ держи. Я верю, вы хороший человек и позаботитесь обо мне, — уверенно говорю я без смущения, устремив на Цзю-е полный надежды взор.
Он улыбается мне, но не отвечает. Моё лицо заливается краской, и я опускаю взгляд на пол.
— Я знаю грамоту и счёт, не изнежена и умею разбираться в людях. Может, найдётся для меня работа в какой-нибудь лавке?
— Ты хочешь остаться в Чанъане?
— Я только недавно приехала и ещё не решила.
— Так оставайся в моём доме! Я постараюсь найти тебе занятие. Главное, чтобы оно пришлось тебе по душе.
Мне словно вручили драгоценный дар, на сердце становится легко-легко. Я поднимаюсь из-за стола и кланяюсь.
— Спасибо, спасибо! Я готова делать всё что угодно, чтобы, как и Сяо Фэн, отработать своё содержание
Цзю-е качает головой
— Твоё положение нельзя сравнить с положением Сяо Фэн. Ныне он ученик в «Шифан» и должен обучиться дисциплине.
— А я?
Он немного колеблется, но отвечает:
— Ты моя гостья.
Я немного разочарована таким ответом, но Цзю-е добавляет:
— Новобретенный друг.
Я молча склоняю голову, скрывая улыбку до ушей.

1. Легендарные красавицы Китая, по вине которых пали королевства. За их неземную красоту и полное отсутствие добродетели, легенды приписывают им демоническую природу.
Мо Си — любимая наложница императора Цзе из династии Ся. Известна своей любовью к спиртному. К примеру, она приказала выкопать в дворцовом саду озеро и заполнить его вином, чтобы плавать там обнаженной.
До Цзи — наложница последнего императора династии Шан, правителя-тирана Ди Синя. Вместе они придумали и осуществили много жестоких и хитромудрых каверз и пыток для своих подчинённых, например, заставляя их обнимать раскалённые добела железные прутья. Из-за такой невыносимой жизни подданные императора подняли мятеж, в результате чего закончилась династия Шан и началась эра правления императоров Чжоу.
Бао-сы — любимая наложница императора Ю из династии Чжоу. Согласно летописям, Бао-сы никогда не смеялась, и чтобы её развлечь, Ю зажигал сигнальные огни на сторожевых башнях, что приводило её в хорошее настроение. Но когда недовольные дворяне подняли мятеж (из-за того, что император отрекся от первой жены в пользу Бао-сы), император Ю зажёг сигнальные огни, но к нему на помощь никто не пришёл, думая что огни зажгли ради потехи.

2. Однажды поэт Сыма Сянжу попал на пир к местному богачу, у которого была рано овдовевшая дочь Чжо Вэньцзюнь. Юная красота этой затворницы, при случайной встрече, вдохновила поэта, и он стал импровизировать, аккомпанируя себе на цине, вложив в песню свое чувство к ней. От этой песни пошел жанр тяо-цинь, сходный по значению с испанской серенадой.
Изысканная внешность, манеры придворного, его песня очаровали Чжо Вэньцзюнь, и она бежала с поэтом из отцовского дома. А отец Чжо Вэньцзюнь в гневе пообещал убить ее и «не дать ей ни гроша».
Жизнь «в четырех голых стенах» в родном доме Сыма Сянжу заставила Чжо Вэньцзюнь пойти на хитрость. Супруги вернулись в Линьцюн, продали коня и колесницу Сыма Сянжу и открыли на эти деньги кабачок. Чжо Вэньцзюнь стала хозяйничать у жаровни, а Сыма Сянжу в одной набедренной повязке, словно раб, мыть посуду. От такого позора отец Чжо Вэньцзюнь не смел «показаться на улицу» и, в конце концов, дал дочери в приданое «сто рабов и миллион монет», а когда Сыма Сянжу стал сановником, «выделил ей в наследство долю, равную с сыновьями».
Уже стариком Сыма Сянжу захотел взять себе наложницу и, как полагалось, сообщил об этом своей первой жене. По обычаю, Чжо Вэньцзюнь не имела права возражать против новой женитьбы мужа. Однако она это сделала, презрев все устои, как свидетельствовала сложенная ею, но принимаемая некоторыми китайскими комментаторами за народную, песню «Плач о сединах».
Чжо Вэньцзюнь напоминала мужу, что выбрали они друг друга сами, не через сватов, и поэтому должны вместе пройти всю жизнь. Она объявляла изменой желание Сыма Сянжу ввести в семью еще одну жену. Мириться с соперницей она не намерена и, введя сравнение с рекой, показала: их пути разойдутся так же, как поток делится на два рукава. И такова была сила этой песни, гласило предание, что Сыма Сянжу отказался от второго брака.
Песня прозвучала как осуждение многоженства, запрещения второго замужества вдов, обычая заключать брак через сватов (до свадьбы супруги даже не имели права видеть друг друга) и как требование права для женщины решать самой вопрос о своем личном счастье. Эта песня сыграла значительную роль и в дальнейшем. Ведя полемику вокруг выдвинутых в ней проблем, целый ряд поэтов средних веков и эпохи Возрождения создавал стихотворения «против «Плача о сединах» и «за» него.

1 вариант. Перевод А. Родсета

Кипельно-бел этот снег на вершине горы,
Ярко сверкает, как тучи пронзает луна.
Слышала, выбрал другую в любимые ты —
Разве расстаться иная причина нужна?

День наш последний отметим с тобою вином,
А на рассвете меж нами проляжет вода.
Разной дорогой разъедемся мы надо рвом,
Как на восток и на запад стремится волна.

Горечью горечь! За горечью — горечи вновь!
Разве мы замуж выходим слезу проливать?
Может, хоть кто-нибудь встретил такую любовь,
Чтобы дожить до седин, а чужими не стать?

Кто-то, как прут из бамбука, — лишь тронь, и согнешь.
Кто-то, как рыбины хвост, — все виляет-скользит.
Муж благородный своим постоянством хорош.
Мерою денег не мерит он чувства свои.

2 вариант. Перевод С. Торопцева.

Словно в облачке луна – светла,
Словно шапка снежная – бела…
Раз вы тайной мыслью смущены,
Значит, разлучиться мы должны.
В брачных чашах есть еще вино,
Но уйти от вас мне суждено.
Я пойду, куда ведет поток,
Уносящий воды на восток.
Стынет сердце, стынет, как мороз.
Шла я замуж без обрядных слез
И мечтала, что одной душой
Доживем до головы седой.


3. Кан — печка-лежанка из кирпича и глины. Традиционный кан, как правило занимающий одну треть в одной половине комнаты, состоит из трех частей: печь или камин для топлива, сама лежанка и дымоход.

4. Изначально в этой сцене Маленький Щенок представляется как Ши Фэн, то есть называется по фамилии Ши, фамилии своих господ. Цзю-е же называет его Сяо Фэн. Сяо — это распрастранное в Китае прозвище «малый, малыш». Так можно назвать юношу или младшего сына в семье.

5. Самое интересное, что сукай — это вегетарианское блюдо, овощное ассорти, обжаренное в масле.

6. Десятка по-китайски как раз произносится как «ши».

7. Китайцы очень сильно верят в священную магию чисел. «Девять» — одно из самых сильных чисел в китайской традиции. «Девять» по-китайски звучит как «цзю» (九) — аналогично понятию «долгий», «вечный» («цзю» 久). Поэтому «9», а еще лучше «99» соотносится с чем-то очень устойчивым и успешным. «Небо долговечно», — говорят китайцы, поэтому многие китайские рисунки, символы, название и логотипы фирм содержат в различных вариациях число «9».

8. «Шифан» в буквальном переводе означает дом/заведение Ши.

9. Цзинь — золото, Юй — драгоценные камни.

Через несколько дней, обвыкнувшись в поместье, я сталкиваюсь с ханцами в чёрном и фиолетовом с озера Юэяцюань. Они представляются как Ши Цзинъянь и Ши Шэнсин. Я улыбаюсь про себя иронии их имён: одному имя подходит идеально, а другому — совершенно нет¹.
Узнав, где я живу, они приходят в неописуемое удивление:
— Как такое возможно?! Цзю-е предпочитает одиночество, и даже нам с Сяо Фэн нельзя ночевать во внутренних покоях. А вы сказали, что хотите жить в Бамбуковом павильоне, и Цзю-е вас не убил?
Парочка пристально меня изучает, но, поняв, что они забылись, опускают глаза на пол. И все же им совершенно не подходят эти имена.
Они двое и управляющий руководят всеми дела в «Шифан» и каждое утро приходят с докладом Цзю-е. В доме же за внутренние покои отвечает Сяо Фэн и три мальчика-слуги: Юй, Лэй и Дянь — имена совсем несложно запомнить². Я всегда стараюсь уйти от павильона подальше, когда приезжают гости, чтобы никто не подумал, что я подслушиваю разговоры. Сегодня я решаю навестить Хун-гу, так как мне надоело прятаться в поместье.
Два дня назад шёл сильный снегопад — было не пройти, не проехать. Но сегодня снег перестал идти, и можно отправляться в путь.
— Юй, милая, как можно ходить в таком тоненьком платье?! Хотя снега сегодня и нет, на улице всё равно холодно. Я прикажу служанке принести тёплые вещи, — останавливает меня старый слуга Ши-бо, стоит мне переступить порог дома.
Я подпрыгиваю на месте и размахиваю руками.
— Я боюсь голода, а не холода. Да и холодно разве сегодня? Видала я дни холодней.
Ши-бо сдаётся, но просит меня не возвращаться затемно.
Хотя снег и перестал идти, небо сплошь в свинцово-серых облаках. На земле лежит плотный покров, и стоит подуть ветру, как пороша летит в прохожих. Многие не решились брать экипаж в такую погоду, и сейчас с особой осторожностью бредут по сугробам, втянув голову в плечи, чтобы сохранить тепло. И так как повозки мчатся, не разбирая дороги, из-под колёс вылетают целые комья, а прохожие не успевают уклониться и оказываются с ног до головы облепленными грязным снегом.
Я приказываю возничему ехать медленно и пропускать людей. Он кричит: «Хорошо!».
Мы подъезжаем к дому «Ло Юй», но красные фонари³ сняты, а дверь плотно затворена, что раньше никогда не бывало. Долго стучу в ворота, и мне наконец кричат изнутри:
— Заведение закрыто на несколько дней…
В этот момент дверь отворяет старшая служанка. Она удивлена меня видеть, но поворачивается и зовёт Хун-гу. Та выбегает поприветствовать меня и с улыбкой берёт за руки.
—Ты меня не забыла.
— Почему вы сегодня не работаете? — тут же интересуюсь я.
Хун-гу проводит меня к жаровне и тяжело вздыхает.
— Мне пришлось принять такое решение. Господин У всё ещё в сомнениях. Главный господин так и не решил мою участь, поэтому господин У не знает простить меня или сурово наказать. Говорят, он не смыкал глаз несколько дней, не зная что придумать. Я не могу оставить дела на Шуан-Шуан и приказала затворить ворота.
Мне становится смешно:
— Похоже господин У к вам неравнодушен. Он не хочет, чтобы вы страдали, поэтому всеми силами пытается найти решение.
Хун-гу легонько ударяет меня по лбу.
— Спасибо тебе огромное, что вступилась за меня. Иначе не знаю, что господин сделал бы со мной. Так ты видела владельца «Шифан»? Почему он тебя искал? Как он выглядит? Сколько ему лет?
— Девушки в этом доме ждут, когда вы их накормите, а вы беспокоитесь о совершенно посторонних вещах.
— Хорошо. Если не хочешь отвечать, я не буду спрашивать. Но всё же, почему господин искал с тобой встречи? Ты же говорила, что в Чанъане у тебя нет ни родственников, ни друзей.
— Мы с ним один раз встречались, но я не знала, что он живёт в этом городе.
— Вот уж действительно никому не ведомы провидения судьбы.
Мы продолжаем вести беседу у жаровни, как поднимается занавеска, и нас бесцеремонно перебивает служанка:
— Шуан-Шуан ушла из дома. Ваша покорная слуга пыталась остановить её, но она лишь осыпала меня упрёками.
У Хун-гу каменеет лицо.
— Что она сказала?
Служанка опускает голову.
— Она сказала, что глупо оставаться у человека, который не ведёт дел. Сегодня и завтра заведение закрыто, но как ей прикажете зарабатывать на жизнь. А ещё… она сказала, что в «Тяньсян» хорошо платят. Она оставалась у вас по привычке, но теперь поняла, что её больше ничего здесь не держит.
По ходу рассказа каменное лицо Хун-гу смягчается, так что в конце она лишь тяжело вздыхает и отпускает служанку.
— Разве «Тяньсян» не принадлежит «Шифан»? — спрашиваю я.
— Больше нет. Они начинали вместе, но «Тяньсян» стал более знаменит и начал расширяться, а «Шифан» отошёл от дел. Возможно, если всё останется как есть, через несколько лет в Чанъане будет лишь одна сеть увеселительных домов.
Хун-гу замолкает и несколько секунд смотрит на пылающие угли в жаровне.
— Но не будем больше о грустном, — говорит она, поднимаясь на ноги. — Два дня шёл снег, и мы все засиделись. И раз дел сегодня нет, я отпустила девушек полюбоваться на цветение сливы. Может, нам стоит присоединиться к ним.
Мы садимся в экипаж. Хун-гу зябко, и она укутывается в лисье манто, а пальчики прячет в перчатки с вышивкой. Хун-гу завидует, как очаровательно я выгляжу в одной накидке поверх платья: пока в холодные дни девушки заворачиваются в многочисленные слои одежды, словно пельмени, мне удаётся сохранить женственность и утончённость.
Когда мы подъезжаем к городским воротам, раздаётся внезапный возглас, и прохожие замирают. Воцаряется хаос: все спешно пытаются расчистить дорогу. Наш экипаж тоже останавливается у входа в лавку. Я из любопытства поднимаю занавеску и вытягиваю шею посмотреть, что происходит. Хун-гу говорит, что давненько не видела такой суматохи, но это ничто с той изумительной картиной, когда в город въезжает император с войсками.
Я вглядываюсь вдаль и вижу, как через ворота проезжает отряд всадников. Я не свожу с них глаз: все они молоды, в роскошных халатах на меху, на резвых конях, с гордой осанкой и преисполненные духа. Так и хочется вздохнуть от избытка чувств — богатые и знатные юноши, чей путь осиян славой, одарённые всеми благами этого мира…
Моё сердце внезапно замирает. Вон там… тот красивый парень с непроницаемым лицом… Сяо Хо? Пусть его одеяние и поведение весьма отличны, я уверена, что не ошиблась. В то время как остальные парни счастливо болтают, время от времени подстёгивая лошадей, его губы плотно сомкнуты, а взор устремлён вдаль. Без всякого сомнения, его мысли и сердце сейчас в другом месте.
Хун-гу замечает выражение моего лица и встревожено спрашивает что случилось. Я указываю на Сяо Хо:
— Кто он?
Хун-гу улыбается мне:
— Юй, у тебя отменный вкус. Все эти молодые люди благородного происхождения, но он самого знатного. К тому же он до сих пор не женат и никому не сосватан.
Я бросаю на неё косой взгляд.
— Хун-гу, вам стоило стать свахой.
Она улыбается и начинает объяснять:
— Его тётушка — действующая императрица, дядя официально признан великим генералом, и слава его гремит среди сюнну и в западных пределах, а богатство составляет восемь тысяч семьсот подворий. Юношу величают Хо Цюйбин, и он самый известный и выдающийся молодой человек в столице. С чужаками он молчалив и редко выражает свои эмоции, но говорят, что у него очень заносчивый и своевольный характер. Он даже осмелился дерзить своему дяде на людях. Но, так или иначе, император благоволит ему и всячески защищает, а значит никто в Чанъане не осмелится пойти против этого человека.
Я смотрю на его горделивую осанку и не могу описать чувств. В свои самые несчастные дни в Чанъане я хотела найти его. Но не нашла. Приехав в поместье Ши и идя по длинным коридорам, я лелеяла надежду, что увижу именно его, но этого не произошло. И вот он предстал передо мной, когда я меньше всего этого ожидала. Я подозревала, что он не простой купец, но и представить не могла, что он приходится племянником действующему ханьскому императору и великому генералу.
Словно ощутив мой пристальный взгляд, он оборачивается в нашу сторону, и я тотчас же опускаю занавеску.
По дороге Хун-гу пытается несколько раз завести разговор о произошедшем, но я набираю в рот воды, так что ей остаётся только улыбаться и строить догадки по выражению моего лица. Но позже она внезапно произносит:
— Зачем принижать свои достоинства? Всю мою жизнь мне не везло именно из-за этого. Пока я была молода, то только и знала, что слушаться своего сердца. Испытывая симпатию, я вела себя, как заблагорассудится, и не пыталась укротить свой нрав. Если бы я только задумывалась над своими поступками, то стала бы сильнее. Теперь же я обрела благоразумие, но время ушло. Ты молода и очень красива. Если вложишь в дело все силы, найдётся ли в Чанъане хоть одна душа, что сможет тебя остановить? Возьми нынешнюю императрицу Вэй. В прошлом её статус был ненамного выше нашего. Её матушка ходила служанкой при принцессе и вступила в тайную связь. Девочка не знала своего отца, так как её мать взяла другую фамилию, дабы защитить себя и ребёнка, а когда малютка выросла, то стала выступать танцовщицей во дворце принцессы. Своей дивной красотой она запала в душу императора и стала матерью ханьскому народу. А главнокомандующий Вэй… Внебрачный сын помощника смотрителя за лошадьми, он всё детство прожил впроголодь и постоянно был исполосан плетью. Однако он участвовал в карательном походе против сюнну и снискал себе славу и положение.
Я наклоняюсь и кладу голову на грудь Хун-гу.
— Хорошо, старшая сестра, не нужно больше слов. Танцовщица стала императрицей, простолюдин — генералом, я поняла вас. Мы женщины, но можем подарить множество детей знатным семьям, постоянно вмешиваться в политику двора. Когда-то давно один человек спросил: «Разве только правители могут рождать себе подобных?»⁴
Хун-гу столбенеет, не находя что сказать. Похоже, она только начинает обдумывать идею, что положение нужно добиваться делами, а не рождением.
— Ты способна вот так спокойно высказать свои мысли? Если бы я была такой же в молодости, то сейчас бы занимала совсем иное положение.
Хун-гу прекраснее, талантливее и умнее большинства, но жалеет, что её красота увядает. Её сердце бьётся из последних сил, не желая мириться с этим, оставляя в душе одну лишь горечь.
Красная слива сияет под белизной снега, даря великолепие пейзажу, но мы едва ли наслаждаемся видом. Хотя в душе мы восхищены красотами, мы не находим, что сказать, и лишь молча улыбаемся друг другу. В сердце Хун-гу тоже цветут заветные мечты, столь же пышно, как и эта красная слива, но им суждено увянуть.
Солнце начинает клониться к закату, и мы с Хун-гу возвращаемся к дому «Ло Юй», где я пересаживаюсь в экипаж, что отвезёт меня обратно в поместье.
Цзю-е сидит за книгой в своих покоях. В свете свечей его силуэт кажется по-особенному согревающим. На глаза внезапно наворачиваются слёзы от воспоминания, как папа также ждал меня до поздней ночи.
Светильник — человек — родимый дом.
Я стою в дверях, позволяя тепло медленно разлиться по сердцу, и все печали дня уходят прочь.
Цзю-е замечает меня и с улыбкой интересуется:
— Почему ты стоишь в дверях?
Я захожу в комнату и отвечаю:
— Сегодня я навестила Хун-гу, и мы вместе ездили любоваться цветением сливы.
Цзю-е нежно спрашивает:
— Ты ела?
— Мы не ужинали, но Хун-гу накупила по дороге много разных сладостей, так что я не голодна.
Цзю-е слегка кивает головой. Я мнусь, но все же решаюсь спросить:
— Почему вы позволяете заведениям «Шифан» соперничать между собой? Люди сплетничают, что «Шифан» идёт ко дну, а вы бессильны и не умеете управлять.
Цзю-е откладывает в сторону бамбуковую дощечку и равнодушно улыбается.
— Они правы, я действительно бессилен.
Я качаю головой и замолкаю на минуту.
— Вы говорили, чтобы я решила, чем хотела бы заняться? Я понимаю, что не разбираюсь в торговле и лишь немного обучена петь и танцевать. К тому же я женщина, так что со мной не захотят вести дела. Позвольте мне продолжить учиться в доме Хун-гу. Я возьмусь за любую работу. Могу стать помощницей хозяйки или следить за бумагами.
— Если ты этого правда хочешь, то завтра я переговорю с управляющим.
Я кланяюсь и горячо благодарю Цзю-е. Он разворачивает кресло-коляску и вручает мне свёрток.
— Возвращаю законному владельцу.
В свёртке лежит синее платья из Лоуланя. Я провожу рукой по ткани, и слова благодарности застревают в горле. Мои чувства не передать простым «спасибо».
1. Ши Цзинъянь — осторожные слова
Ши Шэнсин — осторожные действия

2. Фэн — ветер, Юй — дождь, Лэй — гром, Дянь — молния.

3. Красный — цвет счастья и радости в Китае, поэтому на все увеселительные заведения вешали (и до сих пор вешают) красные фонари перед входом.

4. Это фраза лидера крестьянского восстания Чэнь Шэ (? — 208 гг. до н.э.)

"Этот батрак, объявивший себя государем не имел ни дома, ни земли, ни пожалования и фактически не мог претендовать на место среди аристократов. Однако восстание против жестокого правления дома Цинь, начатое Чэнь Шэ
и У Гуаном, оказалось столь мощным, что фактически предопределило гибель тирании Цинь. Таким образом, историческая роль Чэнь Шэ оказалась куда выше и значительнее, чем роль многих представителей старинных аристократических родов" (описание взято из «Исторических записок» Сыма Цяня).
Чэнь Шэ одним из первым поднял проблему социальной несправедливости: неужели положение в обществе должно даваться по рождению? Неужели дракон порождает только дракона, у феникса не может родиться мыши?

Маленький бонус. Картинка, которая использовалась для оригинальной китайской обложки.

Я такой коммент написала и отправила, а он почему-то пропал
So-chan, спасибо большое за продолжение очень интересная глава

В сети появился официальный клип по сериалу с заглавной песней.

На эту красоту можно полюбоваться здесь. Клип неспойлерный, если вы только догадались с кем у героини будут развиваться романтические отношения .




Сериал выйдет в эфир летом. Вроде бы. Просто столько раз его переносили... А я пошла отдать редактору 4-ую главу.

Замечательный клип! Я немного полезла в англ. перевод и главы как будто сразу ожили перед глазами интересно далеко ли уйдут от книги

So-chan, какой красивый клип, красивые актёры, красивая песня! Я правильно поняла, по книги выходит сериал? Чувствую пора мне выделить время и приступить к чтению))) а то я только хожу вокруг, да окало)))

Люба пишет:
Будет выходить. Вроде как в эфире с 14 июня. На английский перевод будет (и думаю довольно шустро).

Cerera пишет:
По требованию руководства поменяют имена всем героям (это чтобы сериал не считался историческим; просто партия не любит, когда лезет толковать историю; приходится выкручиваться). Я пока по клипам увидела лишь мелкие совсем отличия, но все основные события угадываются.

Если кому интересно, могу предложить сериал по другому роману писательницы. Перевод на русском - субтитры (не идеальный, но смотрибельный - хотя бы не промт; а такое бывает). На английском тоже перевод есть (тоже субтитры)




Поразительное на каждом шагу; торрент

Чжан Сяо после аварии переносится в прошлое и просыпается в теле 16-летней маньчжурской девушки-аристократки, живущей в правление императора Канси (начало 18 века). Она живет при дворце, знакомится с принцами и императором и пытается как-то устроить свою жизнь. Но ГГ знает, что по истории ее ждет страшная трагедия, одна из самых жестоких схваток за престол. Гг не хочет вмешиваться в историю, но сможет ли она перебороть искушение не вмешаться, если она начинает прикепать сердцем к жителям той эпохи.

Сериал безумно красивый. Но концовка очень, очень, очень грустная (история ведь такая стерва).

Кстати, по второму роману трилогии "Песни в облаках" тоже будет сериал с 30 июня идти. Хотя знатоки сомневаются, что с этим сериалом получится все на самом высоком уровне. Мол, сценаристка не самая хорошая. Трейлер по "Песни" красивый, но я согласна с тем, что некой энергетики не чувствуется.

Мне их сериалы не очень нравятся, но этот наверное надо будет взглянуть.